- С наступающим…, - присаживаясь на стул, машинально бросил Андрей в спину выходящей из магазина румяной тетке, только что купившей две бутылки шампанского.
После чего налил себе под прилавком в кружку коньяка и сделал небольшой глоток. За окном маленького круглосуточного магазина с оригинальным названием «Продукты», находящегося на набережной Васильевского острова, светилась наряженная елка, и суетливо мелькали опаздывающие к празднику пешеходы. До Нового года оставалось около часа.
- А вот и я! - внезапно раздалось от входной двери, в которую торжественной, немного заплетающейся походкой вошел старый дед в рваном зеленом пуховике и грязных ватных штанах, облачение дополняла натянутая по самые уши вязаная шапочка «петушок».
- Шел бы ты отсюда, отец, - тоскливо пробормотал Андрей, поглядывая на лежащую рядом с чашкой биту. Нахождение питерских бомжей на территории магазина, несмотря на всю их врожденную интеллигентность, правилами заведения не одобрялось.
- Подожди, - дед неторопливо, словно собираясь с каким-то серьезными мыслями, почесал всколоченную седую бороду, слегка пожелтевшую от никотина, и, топнув ногой, произнес, - я Дед Мороз. Я подарок тебе принес, - вынимая из-за спины руку с пыльной, мятой картонной коробкой.
- А я Джейсон Вурхиз и сейчас принесу тебе боль и ужас, - тут же нашелся Андрей, поднимаясь со стула, - иди уже, по-хорошему, Санта Клаус.
На что дед расстроено покачал головой, всем своим видом изображая разочарование. С таким видом обычно стоят у гроба близких родственников, обошедших тебя в завещании.
- Андрей, ты что, правда, ничего не помнишь? Ты же сам железную дорогу просил лет тридцать назад. Еще и плакал, когда родители тебе вместо нее книжку со сказками подарили…
- Не со сказками, а со стишками, - поправил он деда, с удивлением для себя, вспоминая, как в детстве заглядывал под елку в надежде найти там заветную железную дорогу, такую, чтоб еще лучше чем у Петьки из второй квартиры, а обнаружил только книжку и конфеты.
- Ну вот, получи теперь, - дед, подойдя ближе, положил на прилавок засаленную коробку с железной дорогой.
Несмотря на пятна грязи, какие-то царапины и вмятины это была именно такая коробка, о которой когда-то мечтал Андрей.
- А что ж так долго нес? – растерянно спросил он у старика.
Дед хмуро пожал плечами: - Да не сложилось вот. Сначала забухал, если честно, потом Союз распался, кризис в стране, в общем, завертелось все как-то…
Андрей нервно отхлебнул из кружки и еще более растерянно посмотрел на деда. - И почему ты такой непрезентабельный, для сказочного персонажа? – спросил он первое, что пришло ему в голову.
- Временные трудности, - виновато развел руками дед, - мне же в отличие от Иисуса Христа пожертвования в церкви не гарантированы. Только от меня чего-то хотят. Ну и кризис, опять же. Президент в поздравлении об этом еще скажет.
В этот момент в открывшуюся дверь ввалилась пьяная неопрятная тетка, опершись на завешенную гирляндами стену, шумно сблевавшая прям у порога. - О, а вот и Снегурочка, - обрадовано произнес старик, обернувшись к посетительнице, - ты ее извини, у нее проблемы.
- Так ты и, правда, Дед Мороз? – сипло спросил Андрей, силясь поверить в происходящее.
- А то… только прости, но нам бежать пора, еще несколько подарков надо детям занести, - дед махнул рукой куда-то в сторону предполагаемых детей.
- А можно я еще одно желание загадаю?
- В письме его напиши и положи под елку. В этом году не обещаю, но в следующем постараюсь исполнить. Если опять не забухаю, - поморщился старик от досады, - и это… стишок за подарок спрашивать не буду, не маленький уже, а вот коньяком можешь угостить, - не возбраняется.
Андрей, упав на стул, взяв в руки тетрадку и карандаш, заворожено смотрел вслед выходящему деду, тянущему под руку плохо стоящую на ногах Снегурочку и уносящему переданные ему две бутылки коньяка. «Здравствуй, Дедушка Мороз…» - вывел Андрей на листе.
Под бой курантов, собрав на прилавке железную дорогу, Андрей катал паровозики. Он не был так счастлив с самого детства.
*** В это же время на скамейке у Малой Невы бомж Петрович жадно пил из горлышка дорогой французский коньяк. Блаженно улыбнувшись, он посмотрел на сияющие в небе фейерверки.
- Говорил я тебе, Зинаида, что не зря железную дорогу на мусорке подобрал, а ты все выброси... выброси… Запомни, нас окружает толпа повзрослевших детей с так и незажившими детскими травмами. Это я тебе как бывший доцент кафедры психологии говорю. Каждый второй мальчик раньше оставался без железной дороги, а девочка без Барби.
Зинаида, взяв с разложенной на скамейке газеты кусочек колбасы, сыто икнула. - Это ты конечно молодец. Он реально в Деда Мороза поверил. А имя его как угадал?
- На бейджике прочитал.
- С праздником вас! – раздалось у них из-за спины.
- Спасибо, - машинально ответил Петрович, поворачиваясь и рассматривая стоящего позади них настоящего Деда Мороза, который почему-то был похож на актера Де Ниро с мощным посохом в руке и валенками на ногах.
Поодаль виднелась упряжка из трех лошадей с молоденькой девочкой в санях. Петрович на всякий случай протер глаза, но картина не изменилась. - Вот, держите… как и загадали, - Дед Мороз протянул им бутылку водки и куру гриль, - и смотрите, больше не балуйтесь, а то накажу, - Дед, строго погрозив пальцем, пошел в сторону саней.
Петрович с Зинаидой долго смотрели на удаляющуюся упряжку. - Ты знаешь, - Петрович достал из-за пазухи старую куклу Барби и выбросил ее в сторону реки, - наверное, к продавщице из бакалеи идти не стоит.
ЗЫ текст мой, написан несколько лет назад. Ставлю мое.
Дон Хуан Тенорьо был высок ростом и изящно сложен. Дон Хуан Тенорьо был прекрасен лицом и благороден манерами. Дон Хуан Тенорьо обладал безукоризненно белыми и ровными зубами и ослепительной улыбкой. Глаза его были черными, словно севильская, ночь и такими же бархатными. И - что немаловажно - аромат, исходивший от тела дона Хуана Тенорьо, не был неприятен для женского обоняния. Но случилось так, что все эти достоинства высокородного дона напрочь зачеркивались одним, неисправимым, увы, недостатком: голос у дона Хуана Тенорьо был писклявым, и напоминал блеянье одинокого заблудившегося ягненка. Самая благосклонная синьора, уже принявшая с десяток любовных записок и даже приподнявшая вуаль при выходе из церкви, дабы показать дону свой соблазнительный ротик и подбородок безупречной лепки, и даже согласившаяся на тайное свидание в саду или на балконе, не могла сдержать смеха, когда слушала его признания в любви. Севильские женщины снедаемы страстями и готовы подарить свою любовь даже незнакомцу, но можно ли любить того, кто так смешон? Нет, это решительно невозможно. Дон Хуан Тенорьо страдал от множества неразделенных любовей и от сопутствующего тому напряжения физических сил пищал все сильнее и сильнее. Вскоре голос его напоминал уже чириканье свежевылупившегося цыпленка. Бедный дон решил покончить жизнь самоубийством. И вот, когда он стоял на высоком берегу Гвадалквивира, обнажив верную шпагу и готовясь пронзить себе предавшее его горло, ему явился черт, которых, как известно, полным полно в могущественной Испании, властительнице обеих Индий. И свершилась сделка. Благородный дон обменял свою бессмертную душу на глубокий серебряный баритон и безупречный слух. И - как вы все уже догадались - с этого времени ни одна синьора не могла противостоять дону Хуану Тенорьо, едва заслышит его серенаду, до тех самых пор, пока он не встретился с Командором. Правда, говорят, черт все-таки подсуропил ему, обманув, как то свойственно врагам рода человеческого, в самый последний момент, и, ниспадая в ад, дон Хуан, тщетно силясь высвободить ладонь из каменного рукопожатия, утратил свой дьявольски соблазнительный голос и верещал, точно молочный поросенок. У каждой истории есть мораль. Какова же мораль у моей истории? Жизнь можно прожить, как сказку. Жизнь можно прожить, как песню. Выбирайте внимательно, любезные мои читатели. Ибо сказка эта может оказаться страшной, а песня – комической.
Дорогие мои! Я все никак не могу остановиться) Выкладываю на ваш суд очередной эпилог, на этот раз написанный в соавторстве с замечательным художником Николаем Геллером. Любители аудиокниг знакомы с ним по атмосферному оформлению работ на канале «Некрофос».
Это был мой первый опыт совместного творчества, и мне безумно понравилось! Идеи Николая, наконец, закрыли мой гештальт, а рука художника, которая проявилась в особом, образном стиле письма расцветила смрадное кладбище еще большим смрадом, а безнадежный, болотистый распадок еще большей безнадегой!
Этот финал, в каком-то смысле, является отдельным небольшим рассказом, но я, наконец, не кривя душой, могу констатировать: он мне нравится!
Итак….
Некротур. Эпилог.
Обалденная обложка от Николая Геллера!
Сигарета обожгла палец, по горлу ударило горьким. Сознание Михаила Степановича резко вынырнуло из омута дремотной задумчивости. Откинув окурок, он осмотрелся. Небо застилала серая пелена, тучи то и дело меняли форму, наливаясь свинцом. Верхушки деревьев царапали небосвод, будто лезвием водили по чему-то живому, норовя ткнуть и пустить кровь.
- Михал Степаныч, пора может? Вон, зверье-то побежало - из-за спины послышался голос охранника, который тоже смотрел на лес.
- Сейчас, как только дождь пойдет, будем выдвигаться, - Михаил Степанович запустил руки в карман камуфляжного костюма, вынул коричневую пачку сигарет, вытолкнул одну щелчком по упаковке, чиркнул несколько раз зажигалкой и закурил, снова погружаясь в свои мысли и буровя взглядом лес.
И небо, будто вторя его словам, оросило землю сначала мелкими брызгами, будто забавляясь, а потом вода хлынула стеной.
Охранник Саша не хотел выходить из теплого салона внедорожника, печка приятно согревала, убаюкивала, и он то и дело клевал носом. Михаил Степанович выскакивал на улицу, курил, всматривался в лес, смотрел на небо, плевал со злостью на землю и возвращался в машину.
В этот раз все шло будто не по плану, воды и еды почти не осталось, буханка хлеба и ноль пять минералки доверия не внушали…
Каждый год одно и то же. Сотрудники корпорации уже привыкли к июльскому отпуску шефа и ждали его, как манны небесной. С наступлением лета обычно сдержанный и доброжелательный начальник начинал проявлять все признаки тревоги и беспокойства. Становился раздражительным и гневливым, от чего сотрудники старались как можно реже попадаться ему на глаза. Каждый видел, что за агрессией скрываются неуверенность и страх, но к чему они относятся – было не понятно, ибо фирма вот уже долгие годы процветала и разрасталась филиалами, как метастазами, по всей стране.
Разве что старший охранник с позывным Шах, которого шеф брал с собой в отпуск, что-то знал. Приезжали они в совершенно разном настроении. Шеф сиял, как медный таз, и щедро одаривал всех сотрудников крупными премиями. В глазах его светились сдержанное торжество, гордость и какое-то почти болезненное облегчение.
Через несколько дней он созывал Совет директоров и отдавал ряд распоряжений, которые почти всегда были нелогичны, крайне авантюрны, а порой граничили с финансовым самоубийством. Но ни разу Михаил Степаныч не ошибся, словно обладал каким-то тайным знанием.
Чего только Саша не наслушался в кулуарах, где не одну неделю велись тайные пересуды. И про машину времени, и про личного оракула, и про прямую линию с самим Господом Богом…
Шах же, наоборот… Обычно полнокровный и круглолицый, по возвращении он словно терял десяток лет жизни. Похудевший, сгорбленный. Тусклые глаза затравленно глядели из-под усыпанных перхотью бровей, а в руках появлялась пикантная дрожь. Казалось, он прошел войну, а не съездил с шефом в отпуск…
А в этом году Шах не выдержал и за месяц до очередного «отпуска» уволился. Время он, конечно, выбрал неудачное, если учесть, что Степаныч уже давно пребывал в своем обычном «летнем» состоянии – злющий, растерянный и… напуганный. Секретаршу потом отпаивали коньяком, и она, стуча зубами о край рюмки, сообщила, что уверена была, что без кровопролития не обойдется. Но обошлось.
А Шах предложил себе замену – Сашку, и парень никак не мог определиться – радоваться нежданному повышению и открывающимся новым возможностям или от греха последовать примеру Шаха…
Хер знает, почему он тебя выбрал, но, видимо, потенциал разглядел, - Михаил Степанович расхаживал по кабинету, держа в руках бумагу и ручку, и с оскорбительным сомнением зыркал на Сашку, - Мне главное, чтобы ты язык за зубами держал и тягости и невзгоды без нытья переносил. Вот тебе спецдоговор на такие поездки. Считай, это тур такой по просторам Урала. Задача у тебя одна – сопровождать меня и следить, чтобы недруги наши меня не щелкнули.
Он сунул ручку и договор Саше.
«Разглашение любых сведений, полученных во время Турпохода, строго запрещено. В случае разглашения Исполнитель будет подвергнут карательным мерам в зависимости от тяжести понесенного Заказчиком ущерба. Меры остаются на усмотрение Заказчика»
Сашка поколебался и поставил в конце Договора свою размашистую роспись. Карательные меры – звучало грозно, но разглашать он ничего не планировал. Дурак он что ли? Распустить язык и лишиться тепленького местечка рядом с шефом. Кроме того, сумма гонорара за неделю работы превышала его обычный годовой заработок. Припомнился пышный шаховский особняк, битком набитый крутой техникой, новенький Додж Рэм, бассейн размером с футбольное поле. Все это стоило того, чтобы раз в год потерпеть «трудности и невзгоды», какими бы они не были…
…
Он приоткрыл глаза. Печка жарила так, что на лбу появились капельки пота. Парень покрутил печное колесико и немного опустил окно, но в салон тут же ворвалась влага, капли дождя ударили по лицу. Саша поежился и вдруг увидел лицо начальника за стеклом.
Тот стоял под проливным дождем. Бледный, с крепко стиснутыми челюстями, с потемневшим, застывшим в сумраке лицом. Степаныч мотнул головой, указывая, что пора идти.
Саша торопливо и даже радостно засуетился. Вынужденное безделье его порядком утомило. Он заглушил двигатель, схватил с соседнего сидения рюкзак, натянул капюшон дождевика, хлопнул напоследок по кобуре на поясе и нырнул во влажную мглу.
Ночь поглотила небосвод незаметно, дождь в лесу был не такой сильный, благо, кроны деревьев брали удар на себя. Ботинки то и дело вязли в глине и цеплялись за корни растений. Михаил Степанович вел за собой, словно следуя каким-то особым ориентирам. Порой безо всякой логики он вдруг сходил с тропы и продирался в метре от нее через чашу. Порой застревал на одном месте, долго водя хороводы вокруг мокрых берез, и так же внезапно продолжал путь. Сашка, чуть ли не падая, хватался за ветки и уже рассек себе ладонь, от чего та противно отзывалась болью на холод и влагу. Моментами казалось, что из-за деревьев кто-то наблюдает, так и сверлит взглядом, будто еще мгновение и из сумрака возникнет фигура, от вида которой Сашка потеряет сознание, провалится в грязь, под землю, где его непременно опутают корни, и черви будут грызть его изнутри.
Дальше аккуратнее иди - река разлилась, оступишься - в болото провалишься, - еле слышно проговорил начальник, - А наебнешься - вытаскивать не буду. Палку вон отломи.
Они спустились с холма, и под ногами тут же сильнее захлюпало. Саша, словно щупом, тыкнул палкой в грязевую мяшу, и чуть не повалился вперед. Грунта не было, была только похожая на жидкую манную кашу, жижа, которую разбавила вода, и дальше, туда, к просвету меж деревьев воды становилось всё больше.
Михал Степаныч! - окрикнул идущего впереди Сашка, - А как же мы назад то, затопит же все!
Не ори, дубина, - зло прошипел начальник - сейчас все сделаем, по утру выйдем другой тропой. Топай быстрее.
Примерно через час пути дождь прекратился, уступая место лесному безмолвию. Когда тучи окончательно расступились, а небо рассыпалось огоньками звезд, из густой мглы, отливая серебром, выплыла луна. Шеф забирался все больше в низину, и Сашка, с трудом выдирая ноги из жидкой глины, насторожился, вдруг почувствовав жуткий смрад. Словно где-то рядом в ночном лесу располагался скотомогильник.
«Пиздец, поход» - подумалось ему. Вот он, весь вымокший, с изрезанными руками и лицом, голодный и погибающий от жажды, тащится в смрадной глуши не понятно куда и зачем. Парень конечно знал, что у богатых свои причуды, но не настолько же! Честно говоря, изначально он предполагал, что шеф посещает какой-нибудь закрытый и тайный частный клуб для толстосумов. Едва оперившиеся девчонки, мальчишки с усыпанными блестками ягодицами… Но, похоже, у Михаила Степановича были куда более извращенные… фантазии.
Дышать становилось всё труднее, и Саша периодически задерживал дыхание, от вони кружилась голова. Видимо, у начальника проблема такая отсутствовала - от курения обоняние было не таким чутким.
- Михал Степаныч, вы бы тише что ли шли, а то я рюкзак тащу, скользко, передохнем может? - Сашка остановился, оперся на палку и стянув кепку с головы задышал в нее, пытаясь отгородиться от удушающей вони. Увидев эту картину, Михаил остановился, измерил охранника презрительным взглядом и, развернувшись, двинулся дальше.
- Тише! – прошипел он вдруг и присел, махнув Сашке рукой. Тот тут же послушно пригнулся. Впереди, среди мелколесья, мелькали огоньки, слышались приглушенные голоса, - Эти сходили уже, а мы еще тащимся… Ну, тем и лучше.
Начальник снова закурил, держа сигарету так, чтобы дыма было меньше. Курил нервно и быстро, а когда огни отдалились и потухли, бычок полетел в вонючую воду.
- Идем, еще пара метров и…
Саша, услужливо зашагал быстрее, но вдруг правый ботинок предательски заскользил, ноги разъехались, и парень полетел в овраг, сшибая кусты. Руки пытались зацепится за ветки и корни, но те выскальзывали, больно обжигая руки. Через мгновение Саша врезался головой во что-то твердое, в глазах почернело, и он отключился.
Сознание вернулось так же быстро, как и пропало - от ударов ладонью по лицу. Открыв глаза, парень понял, что лежит в воде, от чего тут же задергался в попытках подняться.
Пиздец, придурок – над ним стоял Михаил Степанович - Ты нахуя упал? Ты сдохнешь теперь! Воды хлебнул? Хлебнул? Конечно, ты же в ней валяешься! Крест башкой своей снес.
Саша встал, голова гудела, в глазах чудились белые мошки, в ушах звенело. Какой еще крест? Когда глаза привыкли к мраку, он увидел и сдавленно замычал…
Мы куда… куда идем то? – губы у него тряслись, - Пришли куда вернее? Что за хуета?
- Не ори только. Кладбище это мое. Личное, - Михаил глухо кашлянул в кулак, - Эти своих чуть дальше, в лесу закапывают. А я тут – в сторонке. Все равно никакой разницы, где хоронить. Воды всюду полно. А тут и овраг хороший, совсем небольшой ямки хватает. Говнецом сверху присыпать, чтобы какая беспокойная душа не наткнулась – и порядок. Ну, крест еще… для ориентира.
Шеф без особых усилий выдернул из топкой почвы грубо сколоченный крест, о который Сашка и приложился недавно, и рассеянно отбросил.
- Что стоишь?
- А чего… делать то? – Сашка изо всех сил старался говорить ровно, но губы плясали, а голос дрожал и ломался, как у школьника.
- Копай.
- Могилу?
- Ага.
На язык просились какие-то веские, мудрые слова, способные немедленно отрезвить бесноватого шефа и не допустить ограбления трупов, но он несколько секунд только беспомощно открывал и закрывал рот, а потом из него донеслось робкое:
- Лопату бы…
- Не нужна тебе лопата. Говорю же, тут ямка символическая, ветками приваленная. Руками справишься. Быстрей, светать скоро начнет, - Михаил забрался немного вверх по откосу, выбрал место посуше, присел и вдруг вспомнил, - Проверь комп! Если вдруг замочил, я тебя самого…
Сашка трясущимися руками достал кейс, а из него – планшет в прорезиненном чехле. Ткнул грязным пальцем в кнопку, и экран послушно отозвался бледным светом. Михаил удовлетворенно кивнул и закурил, щурясь на своего охранника.
Пытаясь справиться с паникой и примириться с неизбежным, Сашка прикрыл глаза и облизнул пересохшие губы. Вспомнил Шаховский особняк и красавицу-любовницу, и сейф, битком набитый зелеными купюрами… Мысленно вымарал оттуда бывшего коллегу и пристроил себя самого. Ради такого…
Он опустился на колени в стоячую, тухлую воду и принялся лихорадочно раскидывать ветки, а потом запустил трясущиеся пальцы вглубь и стал выгребать смрадную жижу. Вскоре его пальцы нащупали что-то твердое и одновременно мягкое и он едва не завизжал.
- Добрался? – спросил сверху Михаил, - Вытаскивай её на склон.
Пытаясь думать только об особняке, Сашка зажмурился, ухватил труп за скользкую штанину и поволок его из ямы. Жидкая глина громко чмокнула, нехотя отпуская свое имущество, и через несколько секунд Сашка, дрожа и всхлипывая, лежал рядом с трупом на крутом откосе.
- Молодец, Сашок! – слышался возбужденный голос рядом, - Шах в тебе не ошибся. Но про договор помни. Если хоть звук кто от тебя услышит, лично тебе кишки выпущу. Понял?
Саша хотел кивнуть, но сил не было даже на это.
- Хорош отдыхать, - Михаил Степанович закряхтел рядом, явно ворочая труп, - Бери планшет и записывай. Все записывай до последнего слова, понял?
О чем это он? Что записывать? Сашка нехотя открыл глаза и тут же завыл, пытаясь отползти. Рядом сидел шеф, пристроив на коленях чудовищно разложившийся труп. Торчащие ребра, остатки груди висели куском жира, волосы колтунами свисали на плечи, руки - сгнившие и мокрые, будто замаринованные - оканчивались птичьими когтями. Виднеющийся за сползающими ошметками кожи череп показывал посмертную улыбку, оголяя зубы, глазных яблок и носа не было вовсе, а из глазниц исторгались струи чёрной воды. Было даже не понятно, мужчина это или женщина. Но не вид трупа поверг Сашку в состояние первобытного, слезливого ужаса, а то, что тот явно пытался что-то сказать. Нижняя челюсть ходила ходуном, сухожилия на скулах сжимались и расправлялись, изо рта вдруг выполз похожий на чудовищного черного слизняка язык.
- …Сухое бы…. - послышался шепот. Еддва слышный, похожий на шелест сухой травы на осеннем лугу, но Саше и такого хватило, чтобы растерять остатки разума. Нет! Не может такого быть! В этом овраге возможны только два голоса – его и шефа. Третьего не дано!
Принес, принес тебе сено сухое. Целый стог, там, наверху! Ты только на вопросы ответь и уложу тебя в него! - лебезил мягким голосом Михаил Степанович, а затем повернулся к Саше и гаркнул, - Записывай, дурень!
Ощущая в голове невероятные пустоту и покой, Сашка сел и включил планшет.
Вопросов было много, и Михаил Степанович потоком сыпал их на запрокинутое к нему сгнившее лицо.
Как будут держаться валюты, акции, будут ли мировые катастрофы, как можно свалить конкурентов, и кто из конкурентов попробует свалить его самого… Саша стучал по экрану планшета, записывая цифры и буквы, слышал знакомые фамилии банкиров, министров, других власть-имущих.
Вдруг кишки сжало, желудок скрутило спазмом и он, едва успев зажать рот рукой, проблевался. Через несколько секунд он посмотрел на руку, та была в маслянистой черной жиже и… крови.
Это увидел и Михаил Степанович, и выражение его лица быстро и неуловимо сменилось от беспокойства до вины, а потом от вины – до безразличия. Он посмотрел на наручные часы, затем на небо, а потом резанул взглядом по Саше. Небрежно оттолкнув от себя мертвеца, он встал и подошел к парню. А тот, почувствовав в животе очередной спазм, отключился.
…
Придя в себя Саша попробовал пошевелить руками, но те оказались плотно зафиксированы, по всей видимости, веревкой. Спина затекла, перед глазами стояли ботинки Михаила Степановича, заляпанные грязью и черной жижей.
Вот невезуха Сашок, а? - он присел рядом на корточки и вздохнул, - Да ладно, невезуха… Я ж знал, что этим все закончится, потому и не стал больше никого с собой брать. Про это место мне Шах ведь и рассказал. Он тут когда-то целый год прожил среди местных, все выбраться не мог. Местные своих мертвяков каждый год закапывают, а те им потом на вопросы отвечают. На любые! И только правду. Шаху пришлось тоже кой-кого прикопать прямо в этом овраге, чтобы ответы получить. А потом мне рассказал. Доброе дело хотел сделать. Я ведь тогда на грани банкротства был…
С тех пор и мотались с ним сюда. Шах бичей и шлюх всяких искал, мы их сюда везли, закапывали, а через год возвращались за ответами. Вот только последние годы у него крыша начала ехать. Все говорил, что снятся они ему, ответов на собственные вопросы требуют. Я уж понимал, что он скоро сольётся, но не думал, что вместо себя он подсунет мне такого доходягу, как ты.. Что ж, хоть на что-то сгодишься.
Михаил поднялся, и Сашка снова мог видеть только грязные ботинки.
- Увидимся, в общем. Ты хороший парень, и ничего личного, но… Чисто подстраховка. Я ведь понятия не имею, что у вас с Шахом были …, - он хихикнул, - За шахер-махеры. Может, он честно в тебя поверил, а, может, и решил оставить после себя шныря… В следующий раз сам и расскажешь. Интересно все-таки…
Ботинки пропали из поля видимости, а потом Сашка почувствовал тычок в ребра и скатился в овраг, точнехонько в ту самую неглубокую яму. Он даже не пытался сопротивляться, находясь в бреду и пуская ртом черную пену.
- Понял, почему я тебя с собой взял? Только так обратную тропу будет видно. В последнюю ночь нужно оставить в земле живое тело, тогда эта земля тебя отпустит.
Сознание то возвращалось, то снова уходило на глубину, будто рыба. Саша открыл глаза. Смрад становился уже чем-то привычным, словно заменив собой кислород. Темнота поглотила все вокруг. Голова гудела, боль скручивала тело судорогами, кишки распирало и выворачивало, но все это уже ощущалось нормой, словно так и должно быть.
У уха что-то хрустнуло, парень с трудом повернул голову и увидел, что лежит рядом с трупом, с которым говорил Михаил Степанович. По щеке что-то ударило, сначала влажной ветошью, а затем будто камни посыпались на лицо. Из последних сил Саша посмотрел наверх. В предрассветных сумерках появилась фигура Михаила Степановича с большой охапкой гнилого валежника. Он подмигнул Сашке и аккуратно уложил ветки ему на лицо.
***
Тропа петляла, то спускаясь к оврагу, то вновь поднимаясь. Ночь, будто знала, что скоро ее время пройдет, вереском окутывала землю, деревья, воду.
Ботинки увязали в грязи, тело ныло, холод рассекал кожу. В этом году Михаил сильно задержался. Выйти бы сейчас. Каждую секунду он боялся, что одному ему ведомые ориентиры вдруг пропадут, вытесненные из распадка подступающим рассветом. И что тогда? Толкаться здесь целый год? Ну, уж нет! Он прибавил шагу, с неудовольствием отметив, что в этом году «тропа» проходит по сельскому кладбищу. Отвратительное место. Но делать нечего – коли сойдешь с тропы, то обратно уже не вернешься…
Он устало опустил голову, отмечая где-то на периферии зрения редкие гнилые кресты, и вдруг остановился. Показалось? Галлюцинации начались от вони и бессонной ночи? Да нет же, вон там, за деревьями, кто-то копошится. Неужто кто-то из местных так припозднился?
Он усмехнулся про себя и двинулся дальше. Ветка под ногой хрустнула и над краем могилы тут же возникло напуганное до смерти и совершенно безумное лицо, заросшее густой бородой.
Михаил мгновенно выхватил пистолет и поймал бородача в прицел. Глаза того широко раскрылись, наливаясь неверием и… счастьем?
- Ты не местный! Не местный! – он с трудом выполз из обваливающейся могилы и, оскальзываясь, побежал к Михаилу.
- Стой, дурак! – крикнул Михаил, - И лопату брось!
Лопата тут же послушно выпала из рук. Да и не лопата вовсе, а кое-как заточенный огрызок металла, напоминающий кусок автомобильного крыла.
- Вы… я выйти пытаюсь! Боже! – несся из кудлатой бороды захлебывающий, срывающийся на писк голос, - Ты знаешь, как?!
- Кто ты? – уже более спокойно спросил Михаил, когда мужчина, облаченный в какие-то отрепья, приблизился. Широко раскрытые глаза, туго обтягивающая череп кожа, борода росла клочками, сальные патлы падали на плечи, а под носом на грязных усах запеклась кровь.
Глина под ним поползла, и он едва не обрушился в одну из пустующих могил, но Михаил успел удержать его за запястье.
- Целый год! Год! – заорал мужик и горько разрыдался.
- А тут чем занят? – спросил Михаил, цепко оглядывая парня. Тот вдруг сник, глаза забегали.
- Ла-адно! – протянул Михаил Степанович и похлопал парня по плечу, - Не говори ничего. Тебя как звать то?
- Ма…ма…ксим…, - заикаясь, прохрипел тот.
Значит, слушай, Максимка. Я тебе рюкзак оставляю свой, там термос есть, вещи теплые. Планируешь тут дальше кичиться - твое дело. Я отсюда ухожу. Если совсем еще не одичал - можешь идти за мной, но только быстро. До трассы докину, дальше сам вертись, усек? - Михаил Степанович в очередной раз глянул на небо. Тучи были такие же густые, но мрак ночи отступал. Он скинул рюкзак в грязь, расстегнул его и достал планшет и зиплок с ключами от машины. Затем подтолкнул его ногой к оборванцу и зашагал дальше.
- Мне… достать ее надо… Тут… девушка моя лежит. Умерла весной…, - послышалось сзади.
- Не успеешь уже. Солнце встанет - хер выйдешь отсюда, будешь гнить еще год, - не оглядываясь, ответил он.
Тропинка с горбатого холма плавно перешла в лесную чащу, поплутала среди деревьев, обернулась вокруг пня. Михаил явно ходил кругами. В лесу не было видно не зги из-за плотных крон деревьев, смыкающихся где-то наверху. Тропа снова сделала петлю, и снова тот же пень, снова то дерево с кривым стволом и бурыми листьями. Неужели прозевал рассвет?! Неужели не успел?!
Паника плеснула в горло желчью, и Михаил, позабыв про тропу, бросился вперед, не разбирая дороги.
Ветки деревьев хлестали по лицу, вот одна ударила в глаз и через мгновение появилось размытое пятно, а затем пространство вовсе залилось алым. Кустарники царапали ноги через штаны, Михаил запнулся, ботинок слетел, и в пятку тут же что-то воткнулось, засаднило, обдало жаром. Он бросил ботинок, ринулся вперед, уже почти не видя ничего впереди и ни на что не надеясь.
Внезапно он вывалился на залитую рассветным солнцем полянку, где его дожидался внедорожник. Солнце еще не успело нагреть кузов и капли дождя стекали по черному корпусу. Капли дождя, который несет свежесть и прохладу, а не гниль и смрад.
Михаил Степанович дохромал до автомобиля, клацнул по брелоку, открывая двери, и забрался внутрь. Несколько минут он потратил на то, чтобы унять сотрясающую его дрожь, а потом нервно хохотнул. Вырвался! А ведь на минуту ему показалось… Он достал из бардачка сухую пачку и закурил, опуская стекло. Дым вскружил голову, но это головокружение принесло облегчение.
Он завел двигатель, включил передачу и вдруг застыл, увидев за деревьями суматошно петляющего давешнего оборванца.
Етить твою, Максимка, - выругался Михаил, открыл дверь и проорал - Сюда давай, поехали!
***
Машина мчала по трассе, иногда наезжая на лужи и задорно окатывая придорожную траву дождевой водой. В салоне грела печь, мягко пищало радио, вещая последние известия в мире. Вот впереди показался синий указатель с надписью, указывающий близлежащий населенный пункт. Около него Михаил затормозил и повернулся к пассажиру, который с видом счастливого идиота, разглядывал окрестности.
- Ну, как и обещал – довез. Дальше сам. Вон, иди в деревню, там полиция, скорая. В дурку определят, наверное. А меня забудь. И все что было с тобой - лучше тоже забудь, - с этими словами водитель перевалился через соседнее сиденье, щелкнул ручку и открыл дверцу.
Спасибо, - пробормотал парень и, выйдя, остановился на обочине. На нем был один из старых походных костюмов Михаила, плечи зябко кутались в одеяло.
Дверь захлопнулась, двигатель взревел, и внедорожник унесся вперёд. В зеркало было видно, как одинокая, растерянная фигурка отдаляется, исчезает за горизонтом, растворяется в лучах рассвета. Водитель перевел взгляд на дорогу и тихо произнёс:
Фактически она была замужем. Но не жила с мужем уже три года. Он в Киеве, она в Алматы с дочкой Настей и мамой Алевтиной Михайловной. А не разводились, потому что так было удобно дочке ездить к отцу на Украину. Именно так мне объяснила Тонечка Власова своё семейное положение. Да, фактически в браке, практически в разводе. И что у неё с мужем договорённость по поводу семейного статуса. Если кто-то из них захочет развестись, то другой этому препятствовать не будет.
— Ну, раз не будет, тогда отлично, — сказал я и сделал предложение. Руки и сердца. Которое Тонечка благосклонно приняла, пообещав в ближайшее время переговорить с мужем по скайпу и сообщить ему о своём решении выйти замуж за меня. Через неделю, в свою очередь, сообщила мне, что муж в курсе и не очень рад этому. И разводиться не хочет. И поэтому она самостоятельно подаёт заявление в суд. И подала.
Я же накупил подарков и поехал знакомиться с будущей тёщей и падчерицей. Прилетел ранним утром. Тоня меня встретила в аэропорту. Обняла, поправила шарф, запихнула в свою Мазду, и мы поехали.
Тонечкина мама проживала в двухкомнатной квартире на краю города, в так называемом старом фонде. В хрущёвке, где уже три года с нею жили и Тоня с дочкой. Унылый обшарпанный дом. Такой же унылый подъезд, выкрашенный в зелёный цвет. Убитая квартира с мебелью 70-х годов выпуска. Нас ждали — Тонина мама, располневшая пенсионерка, и Тонина дочка, прыщавый подросток с настороженным взглядом.
Вручил цветы, подарки. Попили чаю. Под пристальными взглядами новых будущих родственников коротенько пересказал свою автобиографию. Тонина мама задала несколько вопросов о социальном статусе и о доходах. Ответил. Пошутил, что не взял справку из налоговой. Судя по реакции, мой ответ понравился.
Ещё раз попили чаю. После чего я отбыл с Тонечкой в съёмную квартиру. Останавливаться в двушке будущей тёщи мне не было никакой возможности. По дороге Тоня мне рассказывала про свою маму, какой она была замечательный педагог и как она одна вырастила Тоню. Мою будущую жену. Мою любимую женщину. Рассказала заодно и про своего мужа. Как он не уделял ей внимания и не давал ей самореализовываться. И что теперь он сидит в своём родном Киеве и не даёт ей развод.
А я любил Тонечку и хотел взять её в жёны. Любил безумно. Она была самой желанной, самой красивой, самой умной женщиной на свете. Я не мог жить без неё. И хотел, чтобы мы были вместе. И чтобы она никогда ни в чём не нуждалась.
— Тоня, ты переедешь с дочкой ко мне жить в Прагу? — спрашивал я её.
— Конечно, милый, — отвечала она, — с тобой хоть на край земли.
И я таял, я млел от счастья. Мы сидели в съёмной квартире на Байзакова и пили чай.
— Но я не могу бросить маму на произвол судьбы, — сказала Тонечка, — ей надо сделать ремонт в квартире, у неё кухня развалилась вся. Ты сам видел.
Я всё это видел, и про кухню Тоня мне говорила уже в прошлый раз. Я, как факир, быстрым движением достал из кармана куртки пакет с деньгами и передал Тоне. Пять тысяч долларов — на новую кухню.
— Ты такой милый, — Тонечка бросилась ко мне и начала целовать, — ты самый лучший.
В итоге вместо чая мы оказались в спальне, где спустя час Тонечка сделала новое заключение:
— Да ты отличный любовник, — потягиваясь, мурлыкнула она.
И я вновь растаял. Как сахар в чае, который мы так и не допили.
Оделись. Поймали на улице такси и поехали к моей сестре в гости, где нас ждал шикарный стол: бешбармак, манты, плов… Было такое впечатление, что сестра решила нас замучить едой. Мы сидели за столом, ели, рассказывали о своих планах. Как переедем в Прагу, как будем жить вместе в любви и согласии. Мы были вместе и светились от счастья. Сестра с мужем умилённо смотрели на нас.
И вдруг у Тонечки зазвонил телефон. Она посмотрела номер, нахмурилась и вышла в коридор. Прошло несколько минут. Тонечка вернулась. Вся бледная, как будто из неё за эти несколько минут выкачали всю кровь.
— Игорь умер, — тихо сказала она, — сегодня днём, от инфаркта.
Сестра охнула и, усадив Тонечку на кушетку, бросилась наливать в стакан воду.
— Какой Игорь? — не понял я.
— Муж мой, — ещё тише сказала Тонечка, — Игорь. Который в Киеве. Вот теперь и разводиться не надо. Я вдова.
Сестра пыталась накапать что-то в стакан, всё время ошибалась, потом плюнула, вылила воду и налила вместо неё коньяка. Тонечка залпом выпила коньяк, шумно выдохнула и стала собираться. Вид у неё был потерянный. Я боялся, что она расплачется, но она держалась молодцом, моя девочка. И только лишь в квартире на Байзакова в коридоре прижалась ко мне крепко-крепко и спросила:
— Ты теперь на мне не женишься?
— С чего это вдруг? — возмутился я. — Обязательно женюсь, я же люблю тебя.
И я поцеловал её. Потом ещё раз. И ещё. Взял на руки и отнёс в спальню, где мы занялись любовью. И когда Тонечка уснула на моём плече, я гладил её волосы и думал: «Я сплю с вдовой, как странно. Конечно же, всё это формальности. И фактически они уже давно не муж и жена. Но она вдова, которая скоро выйдет за меня замуж. А её муж лежит в Киеве в морге». С этой мыслью я и уснул.
Утром Тонечка вскочила и поехала к маме сообщить ей и дочери страшную весть. Была она спокойной и решительной. Нежно поцеловала меня в щёчку и пожаловалась на дороговизну билетов до Киева. Я заверил её, что решу этот вопрос. Надо только все их паспортные данные.
Данные я получил на мейл через двадцать минут. Тонечка мне потом рассказала, что она вначале заехала на работу и отправила их со своего компьютера. А уже потом поехала к маме домой.
Заодно я поменял и свой билет на более раннюю дату. Торчать в Алматы без Тонечки не было никакого смысла. Летел я вместе с ними до Киева, где они оставались, а я продолжал свой путь в Прагу.
В Праге меня ждали дела, в которые я успешно окунулся. Любовь любовью, а на «покушать» надо заработать. И я работал. К непосредственному зарабатыванию денег прибавились хлопоты по организации нашей с Тонечкой свадьбы. Тем более дата этой свадьбы уже была определена и не зависела ни от кого и ни от чего. Я был разведён, Тонечка была вдовой.
Спустя пару дней я стукнулся к Тонечке в скайп. Моя любимая выглядела усталой и увядшей. Организация похорон и разбор вещей бывшего мужа заняли у неё много сил.
— Представляешь, — пожаловалась мне она, — он нам ничего не оставил. Вообще ничего. Только долги по аренде. Я договорилась с хозяином, что в качестве платы за последние три неоплаченных месяца он заберёт мебель, которую мы вместе покупали десять лет назад. Остальные вещи мы с мамой рассортируем и отправим при ближайшей возможности в Алматы.
— Может, не надо ничего отправлять? — робко спросил я. — Ведь всё равно ты переезжаешь в Прагу. Зачем тебе вещи бывшего мужа в Алматы?
— Ты не понимаешь, — раздражённо ответила Тонечка, — там же не только его вещи, там наши вещи тоже. Мои платья, мамины книги, дочкины дневники из начальной школы. Это всё память. Это всё нам дорого.
— Хорошо, хорошо, — постарался успокоить я любимую, — чем я могу помочь в данный момент?
— Ты такой милый, — протянула Тонечка, — такой заботливый. Я так тебя люблю. Я скучаю по тебе. Хочу быть с тобой вместе. Вадик мой.
И я вновь растаял. Договорился со своими киевскими партнёрами об аренде небольшого контейнера на несколько месяцев для Тонечкиных вещей. Для меня сделали хорошую скидку. Отправка в Алматы стоила каких-то сумасшедших денег. Поэтому решили, что пока вещи полежат в Киеве. Тем более, что этих вещей набралась почти тонна. Отрапортовал Тонечке. Она сказала, что я лучший.
Потом Тонечка с семьёй уехала в Алматы. А я продолжал готовиться к свадьбе. Заказал зал, договорился с фотографом, собрал необходимые документы, купил билеты в Прагу и обратно Тонечке, её маме и дочке.
Свадьбу сыграли в декабре. Гостей набралось 25 человек. Было по-домашнему мило и уютно. Несмотря на дождик, моросящий за окном. И несмотря на угрюмые физиономии Тониной мамы и её дочки.
Я лез из кожи вон, стараясь, чтобы все были довольны, чтобы вечер запомнился гостям. И мне это удавалось. Тонечка светилась от счастья. Свидетели заводили гостей шутками. А когда начались танцы, то в пляс пустились все. Кроме Насти и Алевтины Михайловны. Этакие две скалы уныния среди океана веселья.
— Что-то не так? — осторожно спросил я у тёщи.
— Всё нормально, — отозвалась старшая скала, — у нас с Настёной голова разболелась. Отвези нас домой, пожалуйста.
— Так я вроде главное действующее лицо здесь, — попробовал отшутиться я.
Скала грозно сверкнула глазами.
— Главное действующее лицо здесь Антонина, — холодно ответила она, — свадьба всегда в первую очередь играется для невесты. Так ты отвезёшь нас с ребёнком домой или нам на автобусе добираться?
— Конечно же, отвезу, — пообещал я, взглянув на стоявшую невдалеке Тонечку. Моя новоиспечённая жена сияла. Она была безумно красива и весела. Бежевое платье с открытым верхом подчёркивало её лебединую шейку. А умело наложенный одним из лучших стилистов Праги макияж скрывал её настоящий возраст. Она походила на повзрослевшую принцессу из сказки. На очень счастливую принцессу.
Я отвёз новоиспечённых родственников домой. По дороге попал в пробку. И в общей сложности отсутствовал на собственной свадьбе два с половиной часа. Вернулся. Злой как собака. Но увидел Тонечку и растаял. Ведь я был женат на самой лучшей женщине на свете.
А после свадьбы, спустя несколько дней, Тонечка и её семья улетели в Алматы. Я задержался на неделю по делам в Праге. Перед отъездом Тоня очень серьёзно поговорила со мной.
— Ты должен найти общий язык с Настей, — строго сказала мне она, — тебе жить в нашей семье, и у тебя должны быть хорошие отношения со всеми членами семьи. Я же не одна живу. У меня дочь и мама. И с мамой ты должен быть мягче, она тобой недовольна.
— Конечно, родная, — ответил я, — я найду общий язык. Всё для этого сделаю. Но это же Настя со мной не разговаривает. А не я с ней. Я понимаю, что не смогу заменить ей умершего отца, но и она должна понимать, что я теперь твой муж. Поговори с ней, пожалуйста. И с мамой своей поговори. Я не могу зависеть от её настроения и менять свои планы из-за того, что у неё внезапно начинает болеть голова.
— Я со всеми поговорю, — кивнула Тонечка, — но ты должен найти общий язык со всеми членами нашей семьи.
И она улетела с этими самыми членами. В Казахстан. А я остался. Решать дела и заодно думать о том, как найти этот самый общий язык. Думал, думал, но так ничего и не придумал. Время покажет, решил я. Но время ничего не показало.
Когда я приехал в Алматы, Настя так же демонстративно игнорировала меня, Алевтина Михайловна же всё время пыталась выяснять отношения. При этом она постоянно требовала от меня извинений за мою невнимательность к ней и к её дочке. Тонечка же заняла нейтральную позицию, не вмешивалась, но, когда мы оставались наедине, требовала от меня наладить отношения с тёщей и падчерицей. Но не объясняла как. А я не знал, каким образом наладить эти проклятые отношения с выжившей из ума старухой и подростком в самом начале гормональной перестройки организма. И поэтому я очень обрадовался, когда наконец-то уехал из насквозь загазованного, пыльного Алматы в свою любимую домашнюю Прагу. Жаль, что один. Но в ближайшем будущем Тонечка должна была решить все свои дела и переехать ко мне жить. Она же была моя жена. А в этом случае она без проблем получала трёхмесячную визу в чешском консульстве в Астане, а потом уже в Чехии вид на жительство. Для себя и для своей дочки.
Но с визой всё никак не удавалось. То справку на работе ей не давали. То праздничные дни наступали. То у Тонечки вдруг не оказывалось нужной суммы на визовый сбор. Что было странно. Так как я оставил своей молодой жене приличную сумму на жизнь и на все эти организационные сборы. Однажды утром поймал её по скайпу и спросил о том, куда девались деньги. И получил удивительный ответ: раздала долги. Спросил про долги. Очередной ответ: оплата обучения дочери в престижной французской школе и репетитора французского языка. Спросил, почему французского языка, а не чешского. А в ответ: потому что они с семьёй планируют жить во Франции. Когда-нибудь. После этого Тонечка отключила скайп и убежала на работу.
Я обалдел. Сидел перед монитором и пытался понять, не сплю ли я? И что произошло с моей благоверной? Почему всё, о чём мы договаривались до свадьбы, благополучно стало игнорироваться одной из сторон сразу после свадьбы?
Вечером вновь связался с Тонечкой по скайпу. Состоялся разговор, в котором Тонечка жаловалась на дороговизну жизни и на то, что я ей совсем не помогаю. А у неё мама и ребёнок. И она по мне очень скучает. И хочет меня. Сильно. И Тонечка даже частично разделась перед камерой. Для меня. Для своего любимого мужа.
Наутро я перечислил Тонечке на её карточку 500 долларов с пометкой: на визы и на курсы чешского. Деньги дошли в течение двух дней. После чего я получил в скайп уже знакомое сообщении: ты самый лучший. И я вновь стал счастлив. И вновь стал ждать свою ненаглядную.
А в это время в Киеве закончилась аренда склада, где лежали вещи из квартиры умершего Тонечкиного мужа. Платить бешеные деньги за перевозку каких-то старых вещей в далёкий Алматы не хотелось. А тут как раз подвернулась оказия почти за бесплатно перевезти их в Прагу. Сообщил об этом Тонечке. Получил добро. Договорился с украинскими товарищами о погрузке и отправке ценного груза и стал ждать.
Спустя три дня раздался телефонный звонок. Звонил водитель машины, перевозившей киевские вещи. Усталым голосом он рассказал, что груз арестован бдительной украинской таможней. Из-за наличия в нём антикварной швейной машинки Зингер. Я тут же позвонил Тонечке.
— Что за ерунда? — возмутилась Тоня. — Эта машинка не работает. Там половины запчастей нет. Она никогда не работала. И её починить невозможно, мы пробовали.
— А зачем мы её тогда перевозим? — задал я логичный вопрос.
— Эта машинка дорога маме, — холодно объяснила Тонечка, — она её на киевской барахолке купила. Хотела научиться шить. Но эта машинка оказалась сломанной. Но мама к ней привязалась. Это память…
Память так память. Я пожелал любимой жене спокойной ночи и отключился.
На следующий день я уже сам позвонил грустному водителю. Тот сообщил, что эксперт сегодня не приедет, но доблестные украинские таможенники готовы решить вопрос всего за каких-то 300 евро.
— Денег не давать, — строго сказал я, — за кусок железа 300 евро как-то очень дорого.
— Дорого, — согласился водитель, — только я тут вторую ночь в таможенной зоне в кабине своей машины сплю. Не выпускают до решения вопроса. Ни в Польшу, ни в Украину.
Вопрос решился на следующий день. Когда я позвонил, повеселевший водитель сообщил мне, что приехал эксперт, обматерил таможенников и выдал заключение, что данная машинка Зингер не представляет никакой ценности. Ни для кого. Копию заключения выдали водителю и отпустили из ставшей родной таможенной зоны.
На следующий день под вечер приехала и сама машина с грузом.
Груз представлял собой коробки из-под бананов разной степени изношенности. Пахло от них, мягко говоря, не очень. А если честно, то пахло кошачьим ссаньём и пылью. Водитель помог перетаскать это богатство в гараж. Получилось тридцать коробок, из них три развалились при разгрузке. Из развалившихся коробок выпали журналы мод за 2000 и 2001 годы и какие-то застиранные пелёнки. Многострадальная машинка Зингер была засунута в большой чёрный целлофановый пакет. С первого взгляда было ясно, что она уже никогда никому ничего не сошьёт. Так что я сразу же согласился с мнением эксперта об украинских таможенниках.
Когда все коробки были аккуратно уложены в гараже, водитель передал мне какой-то полиэтиленовый чехол. Дал расписаться в сопроводительных документах. Поблагодарил за полтинник евро, врученный за беспокойство, и отбыл далее по маршруту. Я вернулся в гараж.
Коробки стояли нестройными рядами и пахли. Я подошёл к ним, окинул взглядом свой преобразившийся гараж, который превратился в склад подержанных вещей, и раскрыл лежащий поверх коробок чехол. Внутри находился костюм. Старый, с потёртыми лацканами пиджак, весь в кошачьей шерсти. Штаны тоже представляли собой печальное зрелище. Этот костюм было проще выкинуть, чем тащить его из Киева в Алматы или в Прагу. Да и вообще, что это за странный костюм? Чей он?
И тут я понял, чей этот костюм. Я даже сел от неожиданности на ближайшую коробку. Это был костюм Тонечкиного покойного мужа, Игоря. Но вот зачем она его захотела забрать? Ответ мне на ум не приходил. И даже каких-либо вариантов не было. Разве что на память. Я был в полном недоумении.
Я посидел ещё минут пять. Сходил, попил водички. Начал разбирать коробки. Моё недоумение усиливалось. В коробках были старые книги, журналы, какие-то ношеные вещи — как детские, так и взрослые, как мужские, так и женские. Женские, судя по всему, принадлежали Тонечке, мужские — Игорю. Была старая радиола, магнитофон кассетник, целая коробка изношенных туфель, несколько пледов, которые раньше вешали на стену, школьные тетрадки Насти и прочее барахло. И поверх всего этого лежал старый облезлый костюм мёртвого человека. И вдобавок всё это воняло.
Для чего это всё надо было паковать и везти за тридевять земель? Я не знал.
Вечером во время привычного сеанса связи с любимой женой по скайпу я спросил об этом у Тонечки. И узнал, что когда Тонечка с Настей покинули Игоря, он завёл себе двух кошек и добермана. Чтобы не было грустно одному. Этим объяснялся запах вещей.
— А для чего было везти всё это барахло? — спросил я.
— Это наши вещи, — ответила Тонечка, — мои и мамы. И мама, кстати, тебе очень благодарна за то, что ты их забрал из Киева. Ты лучший.
— Спасибо, — ответил я, — а когда ты приедешь? Что с визой?
— Визу я получила, — обрадовала меня Тонечка и затем тут же расстроила, — но прилечу я только на неделю. У меня работа и вообще.
— То есть? — не понял я. — Мы же договаривались, что ты переедешь жить ко мне в Прагу. Мы же женаты уже почти три месяца.
— Но ты же не нашёл общий язык с Настей, — возразила мне Тонечка, — она не хочет в Прагу, она хочет во Францию. А я не могу бросить ребёнка одного с бабушкой. У неё выпускной класс через год. Надо учиться. Как она будет без матери?
— Мы же договаривались, — как попугай, бубнил я.
— Договаривались, — согласилась Тонечка, — я и не отказываюсь. Вот закончит Настенька школу, и перееду я к тебе. А сейчас можно ездить друг к другу в гости. Я к тебе на недельку, через месяц ты к нам. Это гостевой брак называется. Подружишься с моей дочкой, и переедем к тебе. Может быть, раньше. Всё же от тебя зависит, любимый.
И Тонечка улыбнулась мне во весь экран. Потом пожелала спокойной ночи и отключилась. А я остался сидеть у погасшего экрана и думать: «Что за бред? Что происходит? Где моя прежняя любимая и любящая Тонечка, которая собиралась со мной на край земли?»
Так и не найдя ответов на свои вопросы, я отправился спать. Долго ворочался, не мог уснуть. В голове вертелось одно и то же: что происходит?
Наконец, уснул. Но ненадолго. Часа в два ночи проснулся. Встал. Спустился на кухню попить воды. Включил свет и вздрогнул. На двери на вешалке висел костюм.
— Доброй ночи, — вежливо сказал костюм.
— И вам не кашлять, — по привычке отозвался я и затем, поняв идиотизм ситуации, добавил: — Что за хрень? Ты кто?
— Костюм я, — отозвался костюм, помахав пустым рукавом, — хозяина Игорем звали, он бывший муж вашей жены.
— Это сон, — догадался я, — блин, тут во что угодно уже поверишь, мир с ума сошёл.
— С миром всё в порядке, — отозвался костюм, — а насчёт сна ты прав, это сон.
— А чё это мы уже на ты? — спросил я.
— Да ладно, — отмахнулся костюм, — свои же все, общие знакомые и прочее.
— Тебя хозяин прислал ко мне? — задал я очередной вопрос.
— Меня никто не присылал, — обиделся костюм, — это моя собственная инициатива, а хозяин мёртв, как он меня может послать? Он уже ничего не может, бедняжка.
— Он не просрал, — тихо сказал костюм, — это она его бросила. Сначала одна умотала, оставив с ребёнком и тёщей в Киеве. А через год и их забрала.
— Ну-ка, если не трудно, — попросил я, — расскажи мне про хозяина и про Тонечку. А я пока чаю попью.
Я поставил чайник, заварил чай, достал подаренную Тонечкой красивую чашку и стал слушать костюм. А костюм не торопясь, с чувством и с расстановкой стал мне рассказывать про своего хозяина и про Тонечку. Его жену. То есть мою жену. То есть про его бывшую, а теперь мою настоящую жену. Короче, про Тонечку и Игоря.
Давным-давно Тонечка работала в отделе кадров одной небольшой нефтяной компании. И когда в компанию пришли анкеты новых сотрудников, то она первая получила к ним доступ. Она выбрала из списка анкету будущего начальника одного из департаментов этой самой компании и сказала: вот этот будет моим мужем, он очень симпатичный. Сказала — сделала. «Случайно» познакомилась, вызвалась показать город, затем приглашение в кафе посидеть, в кино, встречи под луной, ЗАГС. Игорь влюбился в молодую неглупую девушку со всей страстью. Влюбился на всю жизнь. И поэтому полностью доверил свою судьбу Тонечке, которая через годик родила ему доченьку. И стали они жить-поживать. Вначале молодые жили отдельно, снимали квартиру. Но когда родился ребёнок, то к ним переехала Алевтина Михайловна. Помогать. Да так и осталась. А потом Игорь перевёлся в родной Киев на более прибыльную работу. И всё семейство переехало на Украину. Сняли дом.
Получал по тем временам Игорь ну очень приличные деньги, которые все отдавал жене. До копейки. Потому что любил и доверял. А Тонечка с финансами не очень дружила. Тратила их на всякую ерунду. Но одевались прилично и кушали хорошо. В ресторанах в основном. Дома готовила тёща. Она и командовала в семье, всегда в спорных вопросах принимая сторону Тонечки. Это же её дочка, которую она одна выкормила и вырастила. И Тонечка помнила об этом. И была благодарна маме за поддержку.
Игорь попытался в самом начале своей семейной жизни утвердиться на должности главы семьи. Но потерпел сокрушительное фиаско. Его обвинили во всех мыслимых и немыслимых грехах. И указали на дверь. Точнее, указала Тонечка. Но инструкции, как себя вести с мужчинами, она получила от мамы по телефону. Игорь вышел в указанную дверь, три дня поскитался по знакомым и потом приполз обратно в семью. Потому что безумно любил Тонечку и не мог без неё жить. Его пустили обратно, но на жёстких условиях…
— Трэш какой-то, — не выдержал я, — он мужик или кто?
— Человек он. Очень хороший человек он был, — печально отозвался костюм, — ты сам-то вроде недавно под ту же дудку плясал. И не перебивай, вопросы и замечания потом. Ок?
— Хорошо, — согласился я, — не буду.
Но замечание про дудку меня задело. А костюм продолжил свою повесть.
Итак, молодая семья и пожилая тёща переехали в Киев. Игорь работал, вечером приходил домой, к любимой жене и дочке, где его очень часто ждали или скандал, или семейные разборки. И очень часто в результате этих разборок он отправлялся спать на диван в зал. В качестве наказания. В результате у Игоря появилась на работе интрижка с сотрудницей. Эта интрижка была раскрыта бдительной тёщей, и Игорю в очередной раз указали на дверь. Он, как и в первый раз, поскитался три дня чёрт-те где и приполз обратно. Был принят, но завиновачен по самое не могу. Стал бухать. За это был опять наказан отлучением от тела. На полгода.
А потом один Тонечкин одноклассник, недавно севший в очень уютное министерское кресло, предложил ей работу в Алматы. Одноклассник был женат, но в своё время очень неровно дышал в сторону Тонечки, чем она и воспользовалась. Сообщила о работе Игорю. Об однокласснике, естественно, умолчала. Игорь был против, но ему припомнили измену, пьянство и прочие грехи, и он заткнулся. Тонечка уехала.
Год она прожила одна, без ребёнка, мужа и мамы. Одноклассник к ней охладел, но работа осталась. Да и новый воздыхатель появился. Банкир. К сожалению, тоже женатый, но богатый и щедрый. Тонечка встала на ноги, купила машину, квартиру. И перевезла к себе маму и Настю. Игорь остался жить в Киеве. Где пил и надеялся, что его любимая одумается и вернётся. Тем более она всё ещё оставалась его женой.
Банкира через некоторое время застукала жена с Тонечкой. Был скандал, после которого Тонечка зареклась встречаться с женатыми мужчинами. И встретилась с неженатым. Со мной.
— Остальное ты знаешь, — хрипло закончил костюм, — Игорь узнал о том, что Тонечка с ним разводится, и сердце не выдержало. Бухал много, курил. Хотя дядька был спортивный. А тут инфаркт миокарда. Раз — и всё.
— То есть, ты хочешь сказать, что его Тонечка убила? — осторожно спросил я.
— Аха, — просто ответил костюм, — она. Фактически сам себя довёл. Но если покопаться, то причина в ней и только в ней.
— Нормально вы тут стрелки переводите, — усмехнулся я, — так до чего угодно договориться можно. Он мужик или маленький ребёнок был?
— Ну-ну, — усмехнулся костюм, — а кто тут месяц назад вешаться хотел от безумной тоски по Тонечке?
— Ну не повесился же, — огрызнулся я.
— Не повесился, — согласился костюм, — и Игорь не повесился. Его твоя любимая до естественной смерти довела.
— Но почему? — вновь спросил я. — Почему она так? Зачем? Она же умная и красивая женщина. Она же не бандит с большой дороги. Логики в её действиях нет совсем. Даже сейчас, почему не едет в Прагу? Тут же намного лучше. И по уровню жизни, и для возможности дальнейшего развития ребёнка, да и я не бедный человек, в конце концов.
— Какая логика? — костюм замахал на меня пустыми рукавами пиджака. — О чём ты? Это же бабья яма. Это в мозгу прошито, что мужик нужен только для получения денег и для продолжения рода. В бабьей яме у тёток только девочки рождаются. И живут вместе несколько поколений женщин, не давая друг другу выбраться из этой ямы. Мужикам там не место. Мужиков там на завтрак съедают.
— Но Тонечка… — начал было опять я.
— Что Тонечка? — перебил меня костюм. — Что она? Тонечка своего отца ни разу в жизни не видела. У Тонечки никогда не было в юности примера нормальной полной семьи. Она воспитывалась мамой. Которая за всю жизнь не могла ни с кем ужиться. Потому что дура и тварь. И такую же тварь воспитала.
— Ты поаккуратней со словами, — попросил я его.
— Извини, погорячился, — покаянно произнёс костюм, — это не моё дело — выводы делать. Я только рассказал, что знаю. Что и как, решать тебе. Мой хозяин был хорошим человеком. Жалко его. И тебя жалко. Так же кончишь.
— Не ссы, костюмчик, — улыбнулся я, — нормально я кончу.
— Костюмы не ссут, — поддержал мою шутку костюм, — их моль съедает.
Я посидел задумавшись. Допил чай.
— Слушай. А зачем ты мне всё это рассказал? — поинтересовался я.
— В обмен на любезность, — немного помолчав, ответил костюм, — просьба есть одна.
— Вот я так и знал, — воскликнул я, — всем чего-то от меня надо. Что за просьба?
— Сдай меня в химчистку, — жалостливо попросил костюм, — нету у меня уже никаких сил терпеть этот кошачий запах.
Я рассмеялся.
— Сдам, — пообещал и отправился спать.
Наутро никакого костюма в кухне, естественно, не было. Он висел в гараже. Над грудой вонючих коробок с бесполезным барахлом. Висел и молчал. А я думал. О Тонечке. О моей любви к ней. О нашей быстрой свадьбе. Об Игоре. О его внезапной смерти. И при этом я продолжал любить Тонечку. И одновременно с этим начинал понимать, кем является моя возлюбленная на самом деле.
Это было очень больно. Больно и обидно. Я не спал ночами. Я скучал по Тонечке. Я ненавидел её. Я любил её. Я сходил с ума. Я не мог понять, как такое возможно? За что? Что я ей сделал плохого? И любит ли она меня?
И самое лучшее, что я придумал — это уехать в Африку. В то самое время, когда Тонечка собиралась ко мне приехать на пять дней. И когда она сообщила о своём решении и попросила купить ей билеты, я ответил: денег нет. Родная, на билеты тебе ко мне у меня нет в настоящее время средств. То есть денег. И умотал в так вовремя подвернувшийся тур по Марокко.
Тур назывался «По следам Саида» и проходил по бывшей трассе Париж — Дакар. То есть почти по бездорожью, которое мы преодолевали на Тойотах Прадо. Целых 12 дней. Целых 12 дней я без интернета и очень часто без телефонной связи куда-то мчался, шёл, летел на воздушном шаре, ехал верхом на верблюде. В пустыне жара была +45, на высокогорье по ночам спускалась до 0. По ночам мне никто не снился. Ни Тонечка, ни костюм. Я падал и спал как убитый. Моё тело отдыхало. Мой мозг отдыхал.
И лишь однажды ночью в пустыне я проснулся. Вышел из палатки, где мы ночевали. Светила полная луна. Стояла изумительная тишина, иногда прерываемая шорохом осыпающегося песка. Тёмное небо и яркие звёзды делали картину фантастической. Барханы, несколько шатров между ними. И бездонное небо. Яркие изумрудные звёзды. И кругом песок.
Я стоял, запрокинув голову, и думал, что я такая же песчинка в этом прекрасном мире. И что нужно продолжать жить дальше. Несмотря ни на что.
Постоял. Послушал песок. Ещё раз взглянул на прекрасное африканское небо. И отправился спать.
Через несколько дней я вернулся в Прагу. И продолжил жить дальше, вычеркнув Тонечку из своей жизни. Иногда вспоминаю её, но уже не с чувством горечи или жалости о несостоявшейся семейной жизни. Нет. Она у меня вызывает одно чувство — брезгливости.
А костюм я, как и обещал, сдал в химчистку. Он до сих пор у меня висит в шкафу. Выкинуть как-то рука не поднимается.
************** В минувшие выходные жена объявила, что мы идём в лес с собаками. Ну как лес, по сути, прогулка по тропинкам, но для меня и это лес. Видя, как изменилось моё лицо, и зная моё отношение к лесу, жена поспешила добавить: - Проводи нас до реки, дальше мы прогуляемся до лыжной базы. Мы дошли до реки, жена с собаками пошла в горку дальше, а я повернул назад. Оглянувшись, мне стало не по себе, очень некомфортно. Одинокая фигурка с двумя лохматыми балбесами. Лес вызывает у меня недоверие, неприязнь, и вообще для меня предпочтительнее видеть лес в дровах, напиленных и сложенных. Ну что же, разворот и надо попробовать догнать любителей прогулок. Яркий солнечный день, лесная тень и прохлада, трава и заросли, кустарники и таинственные пружинящие тропинки, наверное, в этом есть своё очарование, и надо как-то перетерпеть путь длиной почти в десять тысяч километров. По факту – километра два. Не скрою, когда на робкий вопрос «А может, домой?», жена согласно кивнула головой, мне стало гораздо лучше. А совсем хорошо стало после того, как мы внезапно вынырнули из этой тайги на лыже-роллерную трассу. Представляете, посреди леса прекрасная асфальтовая трасса, прихотливо вьющаяся вверх-вниз. Мною овладел почти щенячий восторг. Ура, ура, ура! До этого только приходилось слышать об этом чуде, но вот оно предстало в своём великолепии. Открытое свободное солнечное пространство, вместо грязи и прочих лесных удовольствий гладкая твёрдая поверхность. Мимо стремительно проносятся фигуры спортсменов. И по этой замечательной счастливой ленте мы и выйдем к лыжной базе. И знаете, я сразу стал весёлым, мне захотелось скакать и дурачиться. История моих отношений с лесом прочно отложилась в моей памяти. На дворе 1987 год. И вот летним днём папа объявляет: - Санька, собирайся. Сейчас поедем. Ну не спорить же и что-то спрашивать. Белые жигули набиты каким-то лесным скарбом, в машине папа, дед и я. Наш автомобиль по разбитым грунтовым дорогам едет и едет, начинает темнеть. Вокруг начинается натуральный лес, наконец какая-то горка, возвышенность, ёлки до небес. Мы останавливаемся на каком-то направлении. Вполне возможно, что из живых людей здесь последним был Чингиз-хан со своим войском в походе на Москву. Мне страшно, хотя рядом двое взрослых. Мне становится страшно вдвойне, когда я понимаю, что мы будем ночевать. Совершенно непонятно, зачем ехать в дебри, если дома есть книги, еда и удобный диван. И там нет комаров. Комары и прочие кровососущие твари, жара и пот являются отдельными персонажами фильма ужасов под названием «Лес». Дед расположился в палатке. Папа и я в машине, разложенные автомобильные сиденья совсем не похожи на нормальный диван. Прошла ночь. Короткие утренние сборы. Наша компания ныряет с лесной дороги в какие-то непролазные дебри. Пришло осознание настоящих лесных мучений. Вот зачем это всё? Жара, вся одежда мгновенно становится мокрой от пота, безумие комаров. Надо куда-то идти и собирать какую-то лесную дрянь. Само собой, день тянется и тянется, и никак не может закончиться. Светлым пятном той лесной эпопеи стала открытая полянка, мы расположились на привал в тени около окружающих деревьев, мне никуда не хотелось уходить. Мой дед был настоящий лесной фанат и рыбак, для него не было никаких тайн леса и рек, он не испытывал страха и воспринимал их как своих лучших друзей. Папа – истинный садовод, я же равнодушно отношусь к природе и землепользованию, и не считаю, что это плохо. Всё имеет своё начало и конец. Мы вернулись на стоянку и уже в темноте отправились домой. Это была первая из четырёх встреча с лесом.
************* Просто посмотреть. Закат осеннего дня - 2023.
Мама умерла очень рано, когда еще ходил в детский сад. Рак. Вот так с отцом и остались одни. Бабушка еще помогала, но она жила далеко, в деревне. В город переезжать не хотела и все летние каникулы конечно проводил у нее. Шло время, уже к шестнадцати годам отец, за вечерним чаем говорит.
- Сын, ты уже взрослый, должен понимать, маму не вернешь сам понимаешь, а мне еще и сорока нет. Есть у меня женщина, у нас очень серьезные отношения и мы решили жить вместе. У нее есть дочь, на год тебя младше. Хорошая девочка, в музыкалке учиться, хорошо рисует. Очень интеллигентная и скромная девочка, ты ее не обижай пожалуйста.
Делать нечего, отца прекрасно понимаю. Дом у нас огромный, отец высокую должность занимает, ни в чем не нуждаемся.
На следующий день праздничный ужин. Признаться мачеха очень понравилась, симпатичная женщина очень молодо выглядящая, с юмором и милыми ямочками на щеках. Не навязчивая и не пытающиеся выглядеть лучше чем она есть. А вот дочь...
Да, в какой то степени симпатичная с миленьким личиком, и слегка раскосыми глазами говорящими о ее монгольских корнях. Что то настораживало в ее облике, как будто она все время старалась оценить собеседника, как опытный перекупщик подержанный автомобиль.
Где то через неделю они переехали в наш дом. Мачеха была не из тех, кто стремится выскочить замуж ради достатка. У нее свой очень доходный бизнес, магазин женской одежды, квартира в престижном районе Москвы и огромная дача в Переделкино, доставшиеся ей по наследству.
С каждым днем я начал обращать внимание, что сводная сестра как то заигрывает со мной. То расспрашивать начинает - Были ли у меня интимные отношения с девочками. Смотришь ли порно?
- Нет, я не из робкого десятка и в свои шестнадцать лет имел небольшой опыт общения с доступными девушками. Но как то стремно было мутить с этой почти родственницей, да и что то тревожило внутри, как будто все слишком наиграно. Решил проверить.
Короче с друганом ломанули ее аккаунт, читаем переписку с подругой, как та советует ей развести меня на секс, чтобы потом предъявить матери об изнасиловании. - Если дословно:
Подруга: - Да чего там, ну раз подставишь ему и считай маман уйдет от него...
Сводная сестра - Да стремно, как то! Что Димон скажет, когда узнает, у нас же серьезно все! ( парень сестры)
Подруга - Да подумаешь, ты же не при делах. Это же, как бы изнасилование. Твой Димон еще ему и морду набьет.
Короче все в этом духе. Стало предельно понятно, что сводная сестра не в восторге от выбора матери и хочет всеми средствами расстроить этот союз.
Помог друган. Расставили камер по всему дому. Как то выходит сводная сестра из душа, халатик короткий на голое тело, и давай подбирать на полу заранее разбросанные ей же предметы, то расчёску, то еще что-то. Я сижу в кресле и наблюдаю спектакль. Она старается, нагибается так, что бы все прелести, как бы невзначай засвечивались. Томно вздыхает, подходит к креслу и глядя в глаза обнимает. - Ну чё ты такой холодный, разве не мужик совсем?! -- Да, конечно, если бы я не знал заранее, что это представление с определенной целью....
Но сдержался и говорю. - Понимаешь родная, я встречаюсь с девушкой, как то не хотелось бы изменять. Хотя голос звучал очень фальшиво и наиграно. Тем не менее, я вскочил с кресла и умчался на улицу, чтобы остудить подскочившее до предела давление. Знал точно и на 100% Еще одно такое поползновение в мою сторону и плевать я хотел на камеры и заранее спланированный план. На следующий день я запись, переписку отдал отцу. Благо дело у меня с ним доверительные отношения. Не знаю о чем говорила с дочерью ее мать. Но через три дня сводная сестра уехала к бабушке на постоянное место жительство где то под Тулу в районный центр. Отец сказал. - Твое дело конечно, но я бы эту переписку отдал бы ее парню. Может он действительно хороший человек. Зачем строить отношения с очень непорядочными людьми...
************** Небесный гидрометеорологический центр ниспослал в начале сентября удивительно хорошую погоду. На смену холодной ночи приходил солнечный день с лёгким ветерком и приемлемой температурой воздуха. Эти удивительные дни совпали с последними днями моего отпуска. Но что происходит с гражданином, у которого есть огород? Ответ невероятно прост – на гражданина нападает страшное желание выкопать картошку. Эта назойливая мысль поселяется в голове и находится там в виде переливающейся вывески. В последние дни отпуска я был предоставлен сам себе и как-то незаметно и гармонично подъехал к решению начать уборку картофельной плантации в одиночестве, пока остальные на работе и на учёбе. Может и не следует простым действиям придавать такое большое значение, но перед началом работы скромная квадратная грядка вдруг показалась мне аэродромом размером километр на километр. Не выкопать такую площадь и за тысячу лет. Усмирив воображение, я подкопал первый куст и на лопате перенёс в сторону, стряхнул землю и оборвал картофелины. С целью контроля осмотрел и лунку, там нашлась парочка. Ну что же, совсем неплохо, начало положено. Однако призывно качается следующий куст, под ним меня ждут богатства. И в одном ряду богатства ждут меня двенадцать раз. Первый ряд кончился, я отёр пот со лба и разогнулся. Везде нужна сноровка, однако моя полнота пока эту сноровку побеждает. Господи, такой узенький рядок, будто и вовсе не копал. Не поленившись, я насчитал тринадцать рядков. И приступил ко второму. А вот наполнилось ведро. Картошку я буду сушить на улице под липой, там у меня будет картофельный рай из корнеплодов. Как звучит сочно – корнеплоды. Я усмехнулся и вспомнил уроки истории, где Маргарита Яковлевна рассказывала про быт и собирательство древних людей. Они тоже где-то рыли палками-копалками корнеплоды и валили мамонтов. На всякий случай придётся проконтролировать вокруг местность на наличие мамонтов, однако бивни ниоткуда не торчали. А вот зелёные картофельные кусты торчат вполне себе бодро и надеются на встречу с моей лопатой. Полувлажная земля отлично липнет к лопате, утяжеляя её в несколько раз. Ну ничего, главное найти, обо что стукнуть и сбить, однако ничего нет и приходится лопатой шлёпать о грядку. Надо признаться, всё выглядит не так уж и скверно. Тепло, светло и мошки пока не кусают. Ласковый ветерок сушит испарину на лице. Одно достаёт – мысли, да, несмотря на это малопривлекательное и утомительное занятие мысли никуда не деваются. Яркое воспоминание из детства. Мне кажется, год 1982 или 1983. Такой же осенний день, но глубокий тёмный вечер. В саду мой папа, дед и я. У нас есть машина – белые жигули. И стоит важная задача – перевезти мешки с картошкой в гараж. Я еду на заднем сиденье в компании с мешками. Приборная панель освещает салон, мир вокруг кажется загадочным и таинственным. Далёкие и близкие огни за окном, настораживающий гул откуда-то издалека, яркий свет фар показывает мир в другом виде, и высоко-высоко в небе сияют звёздные точки. Мне тепло здесь между мешками. Наверное, воспоминания остаются с нами навсегда. Тем не менее, рядки постепенное освобождаются от картошки. Мне удобней всего делать так: выкопать рядок, вымыть руки и провести в отдыхе пяток минут. Сегодня-то я хозяин сам себе и копаю, как мне удобно, и даже не очень сильно режу картошку лопатой, хотя всегда это самые крупные экземпляры. Ну это уж так положено, покладено и закопано. Помните эту замечательную сцену из мультфильма? Работа с землёй неизбежно навевает на меня грустные мысли, ведь когда-то я сам стану частью земли. Даже усталость не отвлекает от этого. Я очень хочу выкопать всю грядку, но дело движется неспешно. Работа началась в час тридцать, за моей спиной восемь рядков, осталось пять, предположительно, скоро должны прийти остальные. Надо бы поторопиться. Как-то вышло, что последние три рядка мне докопать помогли. Меня переполняла радость от этой грядки, картошки и всего мира. Я почти счастлив, гармония мира обретает форму картофелины. Прохлопав футболку, штаны и кроссовки от пыли, захожу в дом, со мной заходит серый кот, мужественно ждавший этого момента целых пять часов, меня манит кувшин с прохладной вкусной водой, кот же настойчиво требует наполнить мисочку. Если хорошенько поразмыслить, то в нынешних условиях такое получение еды является самым затратным способом и предназначено подобное занятие для богатых здоровых людей. Нет ни одного довода «за». Скорее, тяжкая традиция. Надо применять максимально средства механизации, но пока это никак не получается. Ну, подымем стакан томатного сока со сметаной и чёрным хлебом за картофель! *********** Просто посмотреть.
Глава 4: Кофейная революция, или как я Автор сварил кофеварку… и теперь жалею что не заказал себе чайник
Нигдеевск город где единственным чудом считалось ежедневное прибытие почты, погрузился в хаос. Розовые единороги по-видимому решив что газоны – это прекрасный буфет, объедали местные клумбы до голой земли, неустанно жалуясь на "недопустимый уровень клетчатки". "Черт побери, - ворчал мэр в костюме ковбоя, - я же обещал им "веганский гастрономический фестиваль", но где же взять столько органических морковных палочек?" Мэр с тревогой глядел на "Кофеварку Мироздания", стоявшую на центральной площади, - не она ли виновница всего этого безумия? (Ну, конечно же она! Я же писал о ней в главе №3, а вы читатели должны были всё помнить). "И почему меня всё ещё не прогнали из библиотеки за несоответствие дресс-коду?" - задумался мистер Смит, библиотекарь, человек, который любил порядок больше, чем свежевыстиранные носки. Он сидел в своей библиотеке, окружённый книгами о космологии и философии, отхлебывая из чашки "идеальный кофе для философских размышлений". К сожалению рецепт был слишком длинным и нелепым, чтобы его здесь цитировать. (Да и вообще мистер Смит оказался не слишком умным человеком, несмотря на свои "философские размышления". Кстати а вы знаете что такое "философия"? Я тоже нет, но звучит впечатляюще). Внезапно из "Кофеварки Мироздания" вырвался клубок кофейных монстров. "Неужели "Хранитель кофе" опять переборщил с сахаром?" - спросил себя мистер Смит, с отвращением отмечая, что и на этот раз он сварил кофе не по рецепту. – Боже мой, – прошептал мистер Смит, удивленный тем что его нервы еще не сдали. – Это же кофейная катастрофа! Кофейные монстры словно ожившие кошмары из кулинарной книги, раздавленные собственной нелепостью, начали бегать по городу заставляя всех впадать в панику. Единороги бросились бежать, а летающие рыбы, запутавшись в своих плавниках, начали падать на землю с криками "Спасайтесь, мы не хотим свареными быть!" "Нет, нет, - бормотал мистер Смит, отчаянно пытающийся сохранить хрупкую тишину в библиотеке, - я же писал о кофейных монстрах в своих записках! Так не должно быть! Я же хотел сварить мир, а не свариться в нём!" (Черт, а что если он сварится? Тогда мне придется писать о том как я потерял героя своей истории. А может быть я его просто переведу в другой мир? Или сделаю из него "кофейного ангела"? Интересно... ). В этот момент над Нигдеевском загрохотал гром. А небо окрасилось в цвет свежесваренного кофе. – Вот же безобразие! – прошептала посланница Высших Сил с высоты птичьего полёта. – Нельзя же так варьировать реальность! Не для того я вас создавала! "Черт побери! - воскликнул мистер Смит, уже забыв о своем желании сохранить тишину. - А кто сказал, что я хочу свареным быть?" "Кофеварка Мироздания" покачивалась на своём месте, словно улыбаясь каким-то известным только ей шуткам. (Да, она улыбается, я чувствую ее ироничный взгляд. Наверное она думает о том, что я сам себя загнал в тупик. А может, она просто удивляется моему юмору? Я же писатель в конце концов). "Ладно, - решил мистер Смит, уже не пытающийся спрятаться от хаоса, - всё равно я уже не могу писать про кофейных монстров, потому что в реальности они уже появились!" "Может быть, мне написать о том, как я потерял рецепт "идеального кофе для философских размышлений"? - с невольным юмором подумал мистер Смит, всматриваясь в огромную кофейную кучу, которую образовывали кофейные монстры. "Черт, кажется, я потерял не только рецепт кофе, но и свой разум." P.S. В уютном кабинете окутанном запахом чернил и кофе, сидели Автор, Терри Пратчетт и Смерть. – Не слишком ли много кофе? – спросил Автор, с тревогой глядя на капельку кофе, упавшую на его черновик. – Может мне следует ограничить ее могущество? – Ограничить могущество кофе? – рассмеялся Пратчетт, пуская дым из трубки. – Да ты что решил сделать из кофеварки чайник? Кофе должен быть сильным, хаотичным, и непредсказуемым! – А что если она сварит вселенную? – спросил Автор. – Пусть сварит! – ответил Смерть, улыбаясь своей смертельной улыбкой. – В конце концов, смерть всегда рядом, даже в мире где реальность сварена в кофе. – Ладно, – согласился Автор. – Пусть варит! Но я все же буду наблюдать. И все трое с ухмылками на лице наблюдали как "Кофеварка Мироздания" продолжает творить хаос в их мире. В конце концов, не варка сюжета ли это суть писательства? Создавать мир из слов, варить его в чернилах и наслаждаться ароматом безумия? P.P.S. В далеком Нигдеевске где жизнь течет ровно и предсказуемо, жители спокойно пьют кофе и читают книги, не замечая, что в их мире что-то меняется. В этом мире кофе не просто напиток, а источник магии, безумия и непредсказуемых событий. И они даже не догадываются, что все это - просто начало истории, которую нельзя прекратить, как нельзя прекратить пить кофе. (Но может быть, им нужно попробовать чай? Я думаю, что в следующей главе я отправлю их на чайную церемонию. А вы как думаете? ).