Пошлость это всегда про то что ниже пояса, но не всегда что-то про то, что ниже пояса, можно назвать пошлостью. Пошлость это обязательно низкопробно, банально. Вот, например, какие из этих стихотворных описаний постельных сцен можно назвать пошлостью? 1. Накладные ресницы Разноцветные блёстки Набросали на простыни Силуэт танцовщицы Из ночного балета... 2. Я любовью в твою душу не спросив, настырно влезу И она от сладкой боли затрепещет и застонет... 3. Как широко, как глубоко! Нет бога ради, позволь мне сзади!
...А хитрость в том, что, какой бы вариант мы ни выбрали, все они будут правильными. У этого слова длинная история – и очень интересная особенность: оно приобретало новые значения, но старые полностью не утрачивало!
Слово «пошлый» родственно глаголу «пойти». Таким образом, «пошлое» - это то, что повелось, пошло́ – происходит по общепринятому обычаю. При этом значение слова сугубо положительное!
Но на рубеже XVII – XVIII веков в русской культуре происходит переоценка ценностей: всё исконное, традиционное начинает восприниматься с негативным оттенком. Теперь «пошлый» означает «косный», «отсталый».
В XIX веке на волне увлечения народной культурой этот негативный оттенок сглаживается, и у слова возникает новый смысл: теперь «пошлый» – это всего лишь «бытовой», «обыденный», «не возвышенный», «приземлённый». (Именно в таком значении употреблял это слово А.С. Пушкин.)
ХХ век характеризуется наступлением массовой культуры, и со словом «пошлый» происходят новые превращения. Теперь «пошлый» – это отвечающий нетребовательному (а значит, наиболее распространённому, массовому) вкусу.
Ну, и по мере того, как массовый вкус стал смещаться в сторону «телесного низа», слово приобрело дополнительное значение «непристойный».
Если объединить все эти значения, получится следующее определение понятия «пошлость»:
Состояние (действий, мыслей, слов, чувств, отношений, творений), характеризующееся отсутствием высокого идеала или нежеланием стремиться к нему по причине низкой культуры или душевной лени.
Недавно один наш читатель рассказал о мальчике, который не слышал ни одной сказки Пушкина. Его мама выбросила все книги Александра Сергеевича после того, как узнала про его скабрёзные эпиграммы и кощунственную поэму «Гавриилиада».
Над принципиальной мамой можно посмеяться, конечно. Но мы не будем. Лучше расскажем вот какую историю…
В 1826 году во время посещения Святогорского монастыря Пушкин увидел открытую Библию и машинально прочёл страницу, на которой она открыта. Это была Книга пророка Исайи, отрывок, в котором пророк говорит о том, как ему явились шестикрылые Серафимы:
«И сказал я: горе мне! Погиб я! Ибо я человек с нечистыми устами…» (то есть «мне ли говорить о Боге, если это делают ангелы»). «Тогда прилетел ко мне один из Серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника, и коснулся уст моих, и сказал: вот, это коснулось уст твоих, и беззаконие твоё удалено от тебя, и грех твой очищен. И услышал я голос Господа, говорящего: кого Мне послать? Кто пойдёт для Нас? И я сказал: вот я, пошли меня» (Ис. 6, 5 — 8).
Атмосфера монастыря, душевное состояние, в которое погрузился поэт, оказывают на него странное и сильное впечатление. Несколько дней эти образы преследуют его, пока наконец он не встаёт ночью и не записывает стихотворение «Пророк». Напомним отрывок:
...И он к устам моим приник, И вырвал грешный мой язык, И празднословный и лукавый, И жало мудрыя змеи В уста замершие мои Вложил десницею кровавой. И он мне грудь рассек мечом, И сердце трепетное вынул, И угль, пылающий огнем, Во грудь отверстую водвинул...
Почему этот случай так взбудоражил Пушкина? Может, потому, что его собственные уста были «нечисты» — осквернены многими от буйства гормонов происходящими скабрёзными строками?
И это он сам, Пушкин, ощущал «духовную жажду» — и желал быть призванным к служению, быть может, более высокому, чем легкомысленное «служенье муз»?
Заметьте, сколь сложен обряд, описанный в стихотворении: и язык вырвал, и грудь рассёк, и сердце вынул, и на место сердца вставил пылающий уголь, тогда как в Книге ангел всего лишь касается этим углём уст пророка. Словно не было у поэта уверенности, что одно лишь прижигание уст поможет. Будто чувствовал: без КАЗНИ никакое возрождение для него невозможно...
И вот наступает 1828 год. Он становится для Пушкина годом тяжёлого нравственного кризиса. В правительстве идёт следствие по делу написанной им за семь лет до этого ходящей в анонимных списках «Гаврилиады». За богохульство анонимному автору поэмы полагается каторга. Только надо его ещё сперва отыскать. Этим занимается специальный следственный орган — Временная верховная комиссия.
Допрошенные по делу указали на предполагаемое авторство Пушкина. Ему пришлось испытать небывалые доселе страх и унижение. Одно дело — встать в ряды декабристов, бунтовщиков, и совсем другое — оказаться осуждённым за литературное хулиганство.
Пушкин не боялся ни смерти, ни гонений, но он боялся бесчестия. И — потерял лицо. Он лгал Временной комиссии, приписывал авторство «Гаврилиады» покойному князю Дмитрию Петровичу Горчакову, пытался вводить в заблуждение друзей. «Вряд ли был в его жизни момент большего в собственных глазах позора», — пишет литературовед В. С. Непомнящий.
Царь вроде бы поверил Пушкину и просил его лишь помочь следствию отыскать того, «кто мог сочинить подобную мерзость». Пушкин был в отчаянии. Граф П. А. Толстой посоветовал ему не запираться. И Пушкин пишет царю письмо, в котором признаётся в «шалости столь же постыдной, как и преступной».
Царь поступил благородно. Прочитав письмо, он повелел прекратить расследование, но никому не сообщил о признании Пушкина. (Недаром Николая Павловича Романова современники называли царём-рыцарем.)
Пушкин испытал огромное сотрясшее его душу облегчение. Бывают очищения слёзные, очищения страданием, очищения смехом, а бывает — очищение стыдом. Стыд — одно из сильнейших чувств: он способен провоцировать физиологические реакции от покрасненья ушей до обморока, стыд может мучить долго, как рана, и заживать, исчезая из эмоциональной памяти без следа.
Для человека чести, каковым Пушкин являлся, пережитое, без сомнения, было той самой «Серафимовой казнью», вследствие которой прежний человек умирает и появляется на свет другой человек. Вскоре после окончания следствия (завершившегося в конце осени) он пишет:
Как быстро в поле, вкруг открытом, Подкован вновь, мой конь бежит! Как звонко под его копытом Земля промёрзлая звучит!..
Злосчастный 1828 год заканчивался. В декабре 1828 или январе 1829 на детском балу у танцмейстера Иогеля Пушкин впервые видит юную Наташу Гончарову. Начинается, как принято говорить, «совсем другая история».
Почему в школе смеются над тем, кто бедный, без телефона? Что делать, если ты не соответствуешь моде, если твои вкусы не такие, как у одноклассников?
Вот такие два вопроса пришли однажды в редакцию от юных читателей.
Забегая вперёд – мы на них ответили. Но... прежде чем отвечать «поступай так-то», «делай то-то и то-то», нужно убедиться, что тебя понимают. И что твои советы «с дивана» применимы в той ситуации, в которой находится спрашивающий...
А у нас ведь не кабинет психолога, а журнал, – мы не можем подолгу беседовать с каждым ребёнком в отдельности, выясняя детали. Как быть? Как дать такой совет, чтобы это получилась «не рыба, а удочка»?
И мы решили «начать с азов». С совести. Что это такое и «как работает»? Можно ли научиться ею пользоваться – как пользуемся мы умом? Можно ли «развить», «натренировать» совесть? И (о, ужас) – можно ли из совестливых поступков извлекать выгоду?..
И вот что получилось.
(Эпиграф)
Совесть – это «запасной ум». Ну, вроде запасного парашюта. Знаете, как парашютисты говорят? «С нами Бог и два парашюта». Именно два! Понятно, зачем нужен запасной?
На случай, если основной не раскроется.
А теперь обрати внимание: у начинающих парашютистов купола парашютов простые и надёжные, всегда раскрываются. Но управлять ими трудно. Просто болтаешься, как колбаска… А у парашютистов-профессионалов купола сложной конструкции – предназначены для управления полётом и для затяжных прыжков. Они оборудованы устройством замедления раскрытия – и оно, бывает, подводит... Поэтому для профессионалов запасной парашют очень важен.
А при чём тут совесть?
А вот при чём. Часто люди думают так: «Запасной – значит, не главный. Если совесть – это «запасной ум», значит, ум важнее совести!» Но смотри-ка: чем выше мастерство парашютиста, тем важнее для него запасной парашют, тем чаще он им пользуется!
Так же и с совестью. Чем чаще пользуешься умом, тем сложнее задачи ставишь перед собой. А это значит, что рано или поздно ты обязательно столкнёшься с такой задачей, которую одним умом не решить. Тут-то тебе и понадобится «запасной парашют». То есть – совесть.
Изобретатель ранцевого парашюта Глеб Евгеньевич Котельников. И тот самый запасной парашют
Всё на свете, не только парашюты, бывает простым и сложным. Совесть не исключение.
Простая совесть называется «жизнь по заповедям». Заповедь – это наставление, предписание, добрый совет, которому надо обязательно следовать.
Кто-то считает, что они заповеданы самим Богом через своих человеческих посланников – пророков. А кто-то – что люди их сами придумали, опираясь на жизненный опыт... В этот спор мы вмешиваться не будем.
Жить по заповедям – значит исполнять несколько простых правил. Например: не убивать, не красть, не обманывать, не клеветать, не завидовать, уважать старших…
Но смотрите-ка, вот в спорте мы говорим: «Нападающий обыграл защитника обманным финтом» – это что же выходит, обман? Не по заповеди?
А в нашем любимом фильме разведчик Штирлиц убивает негодяя, по доносам которого были отправлены на смерть 97 человек. Получается, Штирлиц тоже поступил не по заповеди?..
Кхм... Здесь, пожалуй, сделаем отступление для взрослых (в журнале мы этого не писали).
Сегодня мы с вами воспринимаем заповеди в качестве всеобщего (применимого к любой жизненной ситуации) нравственного закона. Однако что они означали в древности?
Исследователи текста Библии считают, что текст Пятикнижия (пять книг Ветхого Завета, включающие те самые Десять заповедей) возник около VII века до новой эры. «Десять заповедей» древних евреев – это примерно то же самое, что «Законы Хаммурапи» вавилонян, то есть – попытка урегулирования социально-экономических отношений.
Например, «не убий», в оригинале: לֹא תִרְצָח («ло тирцах»). Глагол «רְצָח» обозначает преднамеренноенезаконное убийство, а не умерщвление вообще. То есть – убийство врага на войне, казнь по приговору суда и даже «убийство по неосторожности» под заповедь «Не убий» исторически не подпадали.
Заповедь «Не произноси имени Господа Бога твоего всуе» мы понимаем как «не упоминай вне контекста молитвы». А на самом деле это означает «не давай ложных клятв», не клянись Богом, если лжёшь. Заповедь регулирует деловую ситуацию между партнёрами – как узнать, честны с тобой или нет? Предложи поклясться Богом. Если поклялся – всё нормально. Но, если поклялся и всё равно соврал, то потом, когда обман вскроется, у совравшего будут бо-о-льшие неприятности...
Заповедь «Не желай жены ближнего твоего и не желай дома ближнего твоего, ни поля его, ни раба его, ни рабыни его, ни всего того, что принадлежит ближнему твоему» тоже вовсе не о зависти (как христиане понимают это сегодня), для древних иудеев она – о «неприкосновенности частной собственности».
А как же жена? Жена тоже «собственность»?! Ну... таковы уж были нравы древних пастухов! (Интересующихся вопросом адресуем к весьма познавательной книге Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства».) Зато, обратите внимание, жена на первом месте!
Конец «лирического отступления». Продолжаем разговор о совести.
Итак, противоречий между заповедями и жизнью возникает очень много. Ведь заповедей всего несколько, а жизненных ситуаций – миллионы…
И вот живший в XVIII веке философ Иммануил Кант решил «усложнить конструкцию». Он придумал такое описание совести, в котором существует… неограниченное количество нравственных правил! Возникает новая жизненная ситуация – и, пожалуйста, к ней прилагается соответствующее правило!
Но как же так? Кто же их столько запомнит? А в том-то всё и дело, что их не надо запоминать!
Эти нравственные правила Кант назвал «императивами» («требованиями»). Императивы бывают гипотетические и категорические.
Иммануил Кант (1724–1804)
Гипотетический императив – это требование, которое нужно соблюдать в том случае, если хочешь достичь какой-то конкретной цели. Например, Штирлицу нужно было использовать пастора Шлага с очень важным заданием, от этого зависела судьба нашей страны… Но этому может помешать Клаус, который знает, что пастор Шлаг должен содержаться в тюрьме, а не выполнять поручения Штирлица... Именно поэтому Штирлиц убивает Клауса.
Категорический императив работает, когда у тебя нет цели и ты просто размышляешь: как быть? Как лучше поступить? Вот тогда нужно пользоваться категорическим императивом. Правило категорического императива гласит:
Поступай согласно тому закону, который ты хотел бы видеть обязательным для всех.
Не рассматривай другого человека как средство для достижения своих целей.
То есть – поступай так, как хотел бы, чтобы все поступали на твоём месте. Делай сам то, чего ждёшь от других людей!
Значит ли это, что нужно стараться быть таким, как все?
Ни в коем случае. Все могут быть какими угодно, а ты должен быть таким, какими они ДОЛЖНЫ БЫТЬ. И не надо ждать: «Пусть сначала все начнут, а тогда и я буду». Просто будь! Сам. Без всех. Первым. И не надейся, что все последуют твоему примеру.
"Живут не для радости, Лёва... Живут для совести!" В фильме это, конечно, была шутка. О том, что такое "лицемерие", мы рассказывали в апрельском (№4) номере "Лучика" за этот год – в статье "Добро должно быть..."
Ну, всё это была теория. А вот как пользоваться ею в жизни? В посвящённом совести номере «Лучика» (который можно скачать и прочитать по этой ссылке – бесплатно и без «регистрации») мы рассматриваем это на двух жизненных примерах. Первый: мальчика дразнили в классе за то, что он толстый (статья «По прозвищу Слон») и второй: над одноклассником смеялись, потому что он «бедный» – без мобильного телефона. Как быть в таких случаях? Что делать? Как со этими ситуациями справились герои наших статей?
Когда мы его готовили, мы, конечно, робко надеялись, что какая-нибудь польза от него будет. Но не даже не мечтали о том, что случилось! Вот какую историю рассказала мама нашей юной читательницы (на странице «Лучика» в ВК):
Такой вопрос прислал однажды нам в журнал наш читатель – первоклассник Кирилл. В вопросе чувствуется досада. Мы долго думали, прежде чем ответить...
Несколько лет назад учёные-генетики совершили очень важное, можно сказать, ошеломительное открытие. Им удалось выделить ген BAZ1B. Что это за ген?
Ген BAZ1B сыграл очень важную роль в эволюционном развитии человека. Это ген-регулировщик: он регулирует работу других генов, ответственных за формирование нервной системы. Но что именно он регулирует?
Смотрите: когда ген BAZ1B чрезмерно активен, это приводит к возникновению так называемого синдрома "вечного ребёнка". Этот синдром выражается в том, что человек перестаёт расти, а его нервная система остаётся на уровне того возраста, в котором начался генетический сбой.
Значит, предназначение гена BAZ1B в том, чтобы делать человека более субтильным, более доверчивым… и вместе с тем – более дружелюбным и миролюбивым!
Знаете, у кого ещё, кроме человека, хорошо развит этот ген? У домашних животных! Особенно – у домашних лошадей и кошек. Но, заметьте, не у собак! Ведь собака, при всём её дружелюбии к человеку (хозяину), остаётся животным довольно агрессивным…
Вывод, который сделали учёные, на популярный язык можно перевести так: ген BAZ1B – это ген «одомашнивания». Он делает «диких» существ смирными и миролюбивыми.
А почему же это сенсация?
А вот почему. Повторяем: ген BAZ1B сыграл важную роль в естественном отборе, то есть в эволюции человека. То есть именно благодаря ему первобытный человек стал человеком современным. А это значит… что эволюционное развитие человека шло по пути усиления таких признаков, как физическая слабость, дружелюбие и бесконфликтность?!..
А ведь мы были уверены, что естественный отбор действует совершенно противоположным образом! Что выживают наиболее сильные и агрессивные, а слабые и доверчивые вымирают!..
(Ну разве что Сталкер у Стругацких был с этим не согласен: "Когда дерево растет, оно нежно и гибко, а когда оно сухо и жестко, оно умирает. Чёрствость и сила спутники смерти, гибкость и слабость выражают свежесть бытия. Поэтому что отвердело, то не победит".)
Это удивительное открытие даёт ответ на вопрос, над которым уже долго бьются палеоантропологи: почему вымерли неандертальцы?
Когда-то давно считалось, что неандертальцы были предками кроманьонцев. Но потом выяснилось, что это два совершенно разных вида, существовавших одновременно. На протяжении тысяч лет неандертальцы и кроманьонцы не только сосуществовали, но и конкурировали, оспаривая друг у друга одни и те же территории! И, по логике, в этой борьбе видов должны были победить неандертальцы!
Во-первых, они были сильнее. Их кости были намного прочнее, а мускулатура развита несравнимо лучше, чем у кроманьонцев. Соотношение массы мышц к массе тела у неандертальца сравнимо с большими кошачьими (львы, тигры) и человекообразными обезьянами (гориллы, орангутаны).
Во-вторых, у неандертальцев были лучше развиты слух и зрение. Объём мозга неандертальца – больше, чем у современного человека! Но – за счёт височных долей мозга (отвечающих за слух) и затылочных долей (отвечающих за зрение).
Череп кроманьонца (слева) и череп неандертальца
Так почему же они уступили место кроманьонцам и вымерли, оставив в генах современного человека лишь незначительный след? Открытие генетиков отвечает на этот вопрос.
Почему кроманьонцы победили?
Лобные доли мозга были лучше развиты у кроманьонцев. А лобные доли отвечают за социальное поведение, то есть – за отношения с себе подобными.
Неандертальцы жили небольшими группами (семьями), как правило, не больше десяти человек. А в стойбищах кроманьонцев одновременно жили несколько десятков человек – несколько семей!
Получается, неандертальцы не умели «дружить семьями», а кроманьонцы умели. Неандертальцам приходилось конкурировать не только с кроманьонцами, но и друг с другом, а кроманьонцы друг другу, наоборот, помогали.
Взаимовыручка и понимание оказались способны на большее, чем индивидуальная сила и ловкость. Вот почему кроманьонцы победили более сильных и «приспособленных» неандертальцев.
Как это связано с геном BAZ1B?
Вспомним, что этот ген отвечает за дружелюбие и доверчивость. Поскольку кроманьонцы были дружелюбны и доверчивы, они образовывали большие группы, а в больших группах им требовались сложные социальные отношения. Чтобы обеспечивать эти сложные отношения, кроманьонцам приходилось развивать лобные доли мозга, то есть – мышление!
Задолго до открытия гена BAZ1B психологи косвенно подтвердили это с помощью ряда интересных экспериментов. В одном из них маленьким детям возраста от 8 до 16 месяцев показывали разные жизненные ситуации (в мультфильмах и разыгранные с помощью актёров). Реакцию малышей наблюдали с помощью приборов – замеряли продолжительность их сосредоточенного внимания.
Эксперимент показал, что ситуации, в которых кто-то большой и сильный забирает что-нибудь у маленького и слабого, задерживают внимание малышей на срок в полтора–два раза меньше, чем ситуации, в которых большой уступает маленькому и делится с ним. То есть эту ситуацию дети дольше обдумывали! А значит – развивали ум, учились.
В другом эксперименте взрослых людей ставили в неудобную позу: надо было, согнув ноги в коленях, упереться спиной в стену (как будто сидишь, но без стула). Уже через 10 секунд мышцы в такой позе начинают болеть от напряжения.
Одним испытуемым говорили, что за каждые 10 секунд терпения они лично будут получать 100 рублей. Другим говорили, что 100 рублей за каждые 10 секунд их терпения получит другой человек.
Результаты тех, кто терпел ради других, оказались выше, чем результаты тех, кто терпел ради себя! Они терпели дольше!
Вывод – дружелюбие способно умножать силы.
Коллективизм и цивилизация
Что такое коллективизм? Коллективизм – это потребность действовать сообща: помогать другим и знать, что другие тоже тебе помогут. То есть коллективизм – это ещё и доверие. Коллективизм – это способность объединять силы для выполнения трудной работы. Наконец, коллективизм – это умение жертвовать своими личными интересами ради интересов общего дела.
В ранней человеческой истории наибольших успехов достигали те цивилизации, в которых коллективизм был официальной идеологией, принимаемой и разделяемой всеми людьми. Древнегреческие Афины и Спарта; республиканский Древний Рим; монгольская Золотая Орда…
И все эти цивилизации прекращали своё существование, когда люди начинали богатеть и становиться жадными и недоверчивыми: на смену идеологии коллективизма приходила идеология индивидуализма – личного успеха...
"Долгое детство"
Одновременно с развитием мышления у кроманьонцев развивалось такое явление, как долгое детство. У животных детёныши становятся самостоятельными значительно быстрее, чем у человека. Почему?
Долгое детство – тоже особый механизм естественного отбора человека, связанный с работой гена BAZ1B, – помните про синдром «вечного ребёнка»? Человеческий детёныш дольше остаётся беспомощным и зависимым от взрослых, потому что ему нужно больше времени на обучение. Ведь он обучается таким вещам, которым животным обучаться не надо.
Когда кроманьонец получал ранение или состаривался и не мог больше выполнять своих основных обязанностей, сородичи-филантропы не убивали его, не изгонял и не "снимали с довольствия" – его назначали "учителем". Наставником детей племени.
Так образовались первые школы. Они – не только результат, но и инструмент эволюции человечества!
Девятое мая, вечер. Праздник закончился. Через вентиляционную отдушину слышу, как где-то в соседней квартире мужчина громко cебе в удовольствие поёт «День Победы». Совсем рядом. Испытал острое желание ему подпеть. Вообразил, как здорово это будет. Особенно, если и другие соседи подключатся. Всем подъездом…
Уверен, многие в этот вечер испытывали похожее чувство. Зря я засмущался и не попробовал. В этот вечер у нас бы обязательно получилось.
А начинался день со звонка в дверь. На пороге две благообразные городские старушки с елейными лицами.
— Здравствуйте! Как вы думаете, сегодня праздник радости или праздник печали?
С утра они ещё на что-то надеялись. Думали — начнём как обычно нудить, нудить и занудим всё на свете. Даже термин к празднику такой появился — «рассуждизм». Это когда всякие «аналитики» «предлагают задуматься». «Let's talk about it», — как говорят у тех, кто составлял им методички. Например, «давайте задумаемся над ценой победы». Или вот как те две старушки:
— Как вы думаете, сегодня праздник радости или праздник печали?
Я замешкался и чуть было уже не ответил, что радости — поддавшись искушению «рассуждизма». Но моя жена соображает не в пример быстрее меня.
— Мы православные, — отрезала она и закрыла дверь.
Тьфу ты, и точно, это ж сектанты. Ишь, как они нашли друг друга — любители «поговорить о Библии» и любители поговорить о том, нужен ли нам Парад, а может, лучше эти денежки раздать ветеранам.
Я, кстати, у ветерана спросил. У последней в нашем роду, кто войну видел, — у прабабушки наших детей. Хотела бы она, чтобы государство выдало ей вместо парада пятьсот тысяч рублей и сделало ремонт в доме?
Она махнула рукой:
— Не такое терпели… Мне, наоборот, пусть бы лучше они (правнук и правнучка) помнили, как мы воевали. Как же без Парада… Дед Тима бы как радовался…
Дед Тима (Тихон Никитич), командир «Тридцатьчетвёрки», девятого мая 1945 года ещё воевал – в Праге
Я знаю: они (правнук и правнучка) будут помнить. Как помню я. Тут ведь что получилось. Раньше, в советские ещё годы, наше поколение находилось за спинами ветеранов. Они были живы, и помнить было их делом, а мы спокойно зевали в пионерском строю, дожидаясь окончания «мероприятия». Слова «никто не забыт, ничто не забыто» ничем не выделялись для нас в ряду других правильных, официальных слов, на которые было так щедро наше советское детство.
Увидеть сегодня, как эти слова оживают, – понять, что они про нас, сродни потрясению. А просто ветераны ушли, и пришла наша очередь. Только и всего.
Нет, не Бессмертный Полк шагал 9 мая по нашим улицам. Не дивизия. Не корпус. 12 миллионов – нет такого войскового соединения. Это шагала нация. Это шёл бессмертный русский народ.
Никуда ничего не делось. Не кануло в торгово-развлекательных центрах, не растворилось на курсах «американского английского». Мы есть. Вчера мы это увидели. И пусть молодые «несерьёзно» повязывают ленточки на модные рюкзачки. Пусть, как на карнавал, разрисовывают машины. Живы люди — жива и радость. Праздник — жив.
Здравствуйте, уважаемые любители животных и великой русской литературы! Представьте: шёл сегодня носом в телефон мимо памятника Гоголю, что в скверике перед музеем Гоголя на Гоголевском бульваре, и попался мне на глаза вот такой забавный пост:
Хорошо формулирует Розя Скрипник! А с Гоголем – там вот какая вышла история...
Обычно у людей так: мы сами представляем себя "хардкорной версией" – то есть чем-то мужественным или романтичным, а окружающие видят нас несуразными "пуссикэтами". С Гоголем же вышла путаница: пока он был хардкорной полтавской версией Эдгара Аллана Дэвидовича (вспомним "Страшную месть" или "Портрет"), все умилялись – "ну до чего же милый", а когда он стал "пуссикэтом" (наивным, простодушным, но очень благонамеренным), те же самые все принялись орать: "А-а-а, аццкий сотона!.."
Можно, я расскажу эту историю? Вот, кстати, картина Репина (буквально), на которой Гоголь больше похож на свою хардкорную фотографию, чем на портрет из учебника литературы...
И.Е. Репин. "Самосожжение Гоголя"
Начнём с того, что в детстве Гоголь был чувствительным и сентиментальным мальчиком. У него был младший брат-погодок Иван, с которым они очень дружили. Примерно девяти лет отроду Иван умер от болезни, и Никоша (как называли будущего писателя в семье) очень тяжело переживал эту смерть. Одним из первых его литературных произведений была детская поэма «Две рыбки», в которой он аллегорично изобразил их с братом судьбы. Это важно.
Существует теория, что в первом более или менее законченном произведении писателя в закодированном виде таится всё его будущее творчество – как яблоня в яблочном зёрнышке. Не выбрасывайте первые литературные опыты ваших детей!..
Так вот, "яблочным зёрнышком" Гоголя были плаксивые (в хорошем смысле слова) "Две рыбки". И, если вам покажется (или кто-то скажет), что в "Старосветских помещиках" он бичует этих нелепых, но милых стариков беспощадным сарказмом, вспомните об этом, пожалуйста.
В учении отрок Гоголь не усердствовал. Его главным школьным увлечением был театр. Вот описание его участия в одном из ученических спектаклей:
Является дряхлый старик в простом кожухе, в бараньей шапке и смазанных сапогах. Опираясь на палку, он едва передвигается, кряхтит, хихикает, кашляет. И, наконец, закашлял таким удушливым сиплым старческим кашлем, с неожиданным прибавлением, что вся публика грохнулась иразразилась неудержимым смехом. А старик преспокойно поднялся соскамейки и поплёлся со сцены, уморивши всех сосмеху.
«Неожиданное прибавление», если кто не понял, – это звук, исторгаемый теми устами, что не говорят по-фламандски. И далее:
Бежит за ширмы инспектор Белоусов: – „ Как же это ты, Гоголь? Что же это ты сделал? “ – „ А как же вы думаете сыграть натурально роль 80-летнего старика? Ведь у него, бедняги, все пружины расслабли, и винты уже не действуют, как следует“.
Гоголь в гримёрке перед гимназическим спектаклем
В другой раз Гоголь играл роль скряги. К этой роли он готовился больше месяца: часами просиживал перед зеркалом и пригибал нос к подбородку, пока наконец не достиг желаемого.
В гоголевской страсти к актёрству была какая-то чрезмерность, какое-то подчас бесовство: «Бывало, то кричит козлом, ходя у себя по комнате, то поёт петухом среди ночи, то хрюкает свиньёй, забравшись куда-нибудь в тёмный угол», – вспоминали товарищи Гоголя по гимназии. – «У него был громадный сценический талант и все данные для игры на сцене: мимика, гримировка, переменный голос и полнейшее перерождение в роли, которые он играл. Думается, что Гоголь затмил бы и знаменитых комиков-артистов, если бы вступил на сцену».
Ан дудки. По приезду в Санкт-Петербург юный Гоголь пытается выдержать актёрское испытание (среди экзаменаторов сам Каратыгин), но терпит крах – во время чтения запинается, мямлит и даже не является потом узнать результаты.
Сам он вспоминать об этом не любил (ну понятно – травма), зато рассказывал, что будто бы, едва приехав в Санкт-Петербург, отправился на квартиру Пушкина. Перед дверью его охватывает такое волнение, что он вынужден сбежать вниз и долго приводить в порядок сердце и дыхание в кофейне… Снова идёт на штурм. Дверь открывает слуга.
– А что, Александр Сергеевич дома ли?
– Почивают-с.
– Всю ночь работали?
– Как же, работали-с! В картишки играли-с…
Вероятнее всего, Николай Васильевич этот эпизод выдумал. Как и знаменитый «эпизод с кошкой», известный со слов Александры Осиповны Смирновой-Россет. История звучит так:
Было мне лет пять. Я сидел один в Васильевке. Отец и мать ушли. Оставалась со мною одна старуха няня, да и она куда-то отлучилась. Спускались сумерки. Я прижался к уголку дивана и среди полной тишины прислушивался к стуку длинного маятника старинных стенных часов. В ушах шумело, что-то надвигалось, что-то уходило куда-то. Верите ли, – мне тогда уже казалось, что стук маятника был стуком времени, уходящего в вечность. Вдруг слабое мяуканье кошки нарушило тяготивший меня покой. Я никогда не забуду, как она шла, потягиваясь, а мягкие лапы слабо постукивали о половицы когтями, и зелёные глаза искрились недобрым светом. Мне стало жутко…
Дальше – вызывающий смесь ужаса и отвращения рассказ о том, как Никоша топит кошку в пруду (она вырывается, он пихает её в воду палкой), а потом сам же горько оплакивает.
Наверняка между первой и второй частями рассказа Гоголь хитро посверкивал глазами в сторону слушателей – готовы ли? Ибо не может не очарованный и не загипнотизированный человек поверить в техническую возможность утопления кошки пятилетним ребёнком. (Вы когда-нибудь кошку купали? Палкой он её в пруд запихивал…)
Эта ещё ничего, спокойная, раз хозяева без перчаток
Для читателей, чьи любовь к животным и отзывчивое на чужую боль сердце затмевают внимательность, повторим: никакой кошки Гоголь в детстве, разумеется, не топил. Но сам этот выдуманный им рассказ лишний раз напоминает о толике бесовства в его прирождённом актёрстве. Рассказы, подобные этому, из разряда известных гоголевских недобрых розыгрышей (однажды, подговорив товарищей, он убедил однокашника, человека болезненно мнительного, что у того «бычачьи глаза»).
Но продолжим рассказ. Итак, Гоголь – молодой провинциал, приехавший покорять столицу. Энергичный, дерзкий, по-хорошему нахальный, малообразованный (из всей европейской литературы читал и признавал одного Вальтера Скотта). Как вы думаете, с кого Гоголь потом писал своего Хлестакова?
Да с себя, разумеется!
Похож? На Хлестакова? Это Гоголь, ему тут 25 лет. Причёска его называется "тупей". Помните рассказ Лескова "Тупейный художник" – про несчастного парикмахера? Он раньше то ли в школьной программе, то ли в "списке рекомендованного чтения" был. Тупеями (от французского tоuреt, «пучок волос») называли особый начёс над лбом. Так что у Тихонова тут тоже тупей:
Кстати, почему у Хлестакова всё получается – всех ввести в заблуждение, всех очаровать, обмануть? Только ли потому, что у страха глаза велики? А может, ещё и потому, что Хлестаков был не лишён актёрского обаяния?
Сам он о себе говорит: «У меня лёгкость необыкновенная в мыслях». Но ведь «лёгкость в мыслях» – это не только каламбур, напоминающий о легкомыслии. Гениальность художника тоже обусловлена «лёгкостью в мыслях». Когда слово или решение приходит легко, само собой, «будто кто-то твоей рукой водит». Врущий Хлестаков испытывает настоящее вдохновение...
ХЛЕСТАКОВ. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат Надежды» и «Московский телеграф»… все это я написал.
АННА АНДРЕЕВНА. Так, верно, и «Юрий Милославский» ваше сочинение?
ХЛЕСТАКОВ. Да, это мое сочинение.
МАРЬЯ АНТОНОВНА. Ах, маменька, там написано, что это господина Загоскина сочинение.
АННА АНДРЕЕВНА. Ну вот: я и знала, что даже здесь будешь спорить.
ХЛЕСТАКОВ. Ах да, это правда, это точно Загоскина; а вот есть другой «Юрий Милославский», так тот уж мой.
АННА АНДРЕЕВНА. Ну, это, верно, я ваш читала. Как хорошо написано!
Забегая вперёд (и памятуя о «Двух рыбках») обратим внимание, что образ Хлестакова не исчерпывается комизмом. Хлестаков – это человек, который, в отличие от Гоголя, так и не покорил столицу. И вот теперь возвращается – навсегда. Впереди слякотный просёлок, унылая поместная и уездная жизнь, папенька-самодур, которого Хлестаков боится. Его вдохновенная болтовня – это прощальный бенефис, погребальный гимн несбывшимся мечтам. Кто знает, что там плескалось на дне души? Может, хотел служить, хотел писать (тогда все этого хотели) и написать что-то и впрямь не хуже «Женитьбы Фигаро»… Да вот ничего не вышло.
Как у самого Гоголя – с театральным поприщем.
Вообще, «Ревизор» – это целый букет несбывшихся надежд. Рухнули надежды Марьи Антоновны на выгодное замужество, рухнули надежды Петра Иваныча Бобчинского, что о нём скажут государю – живёт, дескать, такой на свете. Нет, не скажут, никто о нём не узнает. Ему суждено сгинуть бесследно. Как и большинству из нас. Неслучайно в большинстве постановок «Ревизора» реплику: «Чему смеётесь? Над собою смеётесь!» Городничий кричит в зал. То есть – зрителям. И мы ухахатываемся...
Мог бы и Николай Васильевич несолоно хлебавши вернуться в свою Васильевку. Актёрский экзамен он провалил, со службой тоже не складывалось. Пристроят его к месту, а он несколько дней походит и пропадёт. Три дня его нет, потом является. Ему говорят: «Николай Васильевич, голубчик, нельзя так»! А он сразу – раз, и тянет из кармана прошение об отставке. Заранее написал.
Литературная стезя тоже начиналась не гладко. Гоголь являлся на поклон к Булгарину, главному редактору журнала «Северная пчела», и преподносил тому хвалебную оду, в которой сравнивал Булгарина с Вальтером Скоттом.
Сохранилось письмо Гоголя к матери, в котором он обращается к ней с неожиданной просьбой: «Если будете иметь случай, собирайте все попадающиеся вам древние монеты и редкости, какие отыщутся в наших местах, стародавние, старопечатные книги, другие какие-нибудь вещи, антики». Откуда такое увлечение стариной? Очень просто: собирателем древностей был Павел Петрович Свиньин, издатель «Отечественных записок», в которых и была напечатана повесть Гоголя «Бисаврюк, или Вечер накануне Ивана Купала»… Это уже не хлестаковские, а прямо-таки молчалинские манеры!
Ах да, Молчалин – это у Грибоедова. Ну тогда вот вам Гоголь – Башмачкин.
Некоторое время Гоголь читал курс истории в университете, где, по отзывам, «стал посмешищем для студентов» («лицо подвязано платком от зубной боли»), однако «лекции имели на всех, а в особенности на молодых его слушателей, какое-то воодушевляющее к добру и к нравственной чистоте влияние».
Говорят, однажды Гоголь обрил голову, чтобы лучше росли волосы, и носил парик, под который, чтобы тот не сползал, подкладывал вату. Вата под париком сбивалась и самым прискорбным образом выглядывала наружу. Сразу вспоминается:
…И всегда что-нибудь да прилипало к его вицмундиру: или сенца кусочек, или какая-нибудь ниточка; к тому же он имел особенное искусство, ходя по улице, поспевать под окно именно в то самое время, когда из него выбрасывали всякую дрянь, и оттого вечно уносил на своей шляпе арбузные и дынные корки и тому подобный вздор. Ни один раз в жизни не обратил он внимания на то, что делается и происходит всякий день на улице, на что, как известно, всегда посмотрит его же брат, молодой чиновник, простирающий до того проницательность своего бойкого взгляда, что заметит даже, у кого на другой стороне тротуара отпоролась внизу панталон стремешка, – что вызывает всегда лукавую усмешку на лице его.
Это – Гоголь, великая повесть «Шинель». Акакий Акакиевич Башмачкин.
Слева Ролан Быков, справа Александр Карпов, но как похожи!
А вот Гоголь о себе: «Никто из читателей моих не знал того, что, смеясь над моими героями, он смеялся надо мною» («Выбранные места из переписки с друзьями»).
А вот что касается воодушевления к добру и нравственной чистоте (помните, «лекции имели на всех (...) какое-то воодушевляющее к добру и к нравственной чистоте влияние»?)
Только если уж слишком была невыносима шутка, когда толкали его под руку, мешая заниматься своим делом, он произносил: „Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?“ И что-то странное заключалось в словах и в голосе, с каким они были произнесены. В нем слышалось что-то такое преклоняющее на жалость, что один молодой человек, недавно определившийся, который, по примеру других, позволил было себе посмеяться над ним, вдруг остановился, как будто пронзенный, и с тех пор как будто все переменилось перед ним и показалось в другом виде. Какая-то неестественная сила оттолкнула его от товарищей, с которыми он познакомился, приняв их за приличных, светских людей. И долго потом, среди самых веселых минут, представлялся ему низенький чиновник с лысинкою на лбу, с своими проникающими словами: „Оставьте меня, зачем вы меня обижаете? “ — и в этих проникающих словах звенели другие слова: „Я брат твой“. И закрывал себя рукою бедный молодой человек, и много раз содрогался он потом на веку своем, видя, как много в человеке бесчеловечья, как много скрыто свирепой грубости в утонченной, образованной светскости, и, боже! даже в том человеке, которого свет признает благородным и честным…
Это – снова Башмачкин.
Один из нехудших Башмачкиных нашей сцены – Марина Неёлова
Позже мы ещё вспомним об этой пророческой строчке: «Какая-то неестественная сила оттолкнула его от товарищей»...
А пока Гоголь весьма общителен; его «Вечера на хуторе» прогремели и принесли ему славу, к которой молодой автор отнёсся на удивление трезво: «Вы спрашиваете об „ Вечерах“ Диканьских. Чёрт с ними ! ( … ) Да обрекутся они неизвестности, покамест что-нибудь увесистое, великое, художническое неизыдет из меня!»
И вот тут Плетнёв наконец знакомит его с Пушкиным и случается так, что именно Александр Сергеевич подсказывает Гоголю идею того самого «увесистого, великого, художнического».
Но Гоголь чувствует, что работа над «Мёртвыми душами» предстоит огромная, долгая (а кормиться-то надо!), и вот этот простодушный наглец просит Пушкина подсказать ему ещё один сюжет – для лёгкой комедии: «Я, кроме моего скверного жалования университетского — 600 рублей , никаких не имею теперь мест. Сделайте же милость, дайте сюжет».
И Пушкин делится с ним замыслом, над которым собирался было поработать сам, записав для памяти: «Криспин (Свиньин) приезжает в губернию на ярмонку, его принимают за… Губернатор честный дурак, губернаторша с ним проказит. Криспин сватается за дочь…».
Неизвестно, написал бы Пушкин эту вещь или нет, но, надо сказать, он уступает Гоголю своего Криспина-Свиньина не без сожаления, сказав домашним – в шутку, но с оттенком досады: «С этим малороссом надо быть осторожнее: он обирает меня так, что и кричать нельзя»...
Наверное, все устали уже, давайте перерыв сделаем? Потому как впереди главная часть – как топили самого Гоголя. Почему он такой хардкорный на фотографии – и на этом посмертном памятнике...
...мимо которого я два часа назад на почту ходил – и как раз на обратном пути увидал в телефоне забавный пост Рози Скрипник. И прямо руки зачесались рассказать вам эту историю. Надо было отчёт за апрель составить, а я время на переписывание этого рассказа потратил, товарищи.
Вы хоть напишите – продолжение-то нужно вообще? Или «достал уже окаянный Лучик»? Кстати, от рекламы «Лучика» ничто никого не освобождает!
Патологическая скромность не позволяет мне подчеркнуть красным «детям выписала». Надеюсь на вашу внимательность.
Вы знаете, что слово «химия» означает «чёрная»? Оно произошло от древнеегипетского «кемет», что означает «чёрная [земля]»). А слово «натрий» – от древнеегипетского «нетер», то есть «сода». А слова «аммиак» и «аммоний» – от имени древнеегипетского бога Амона.
Во времена Среднего Царства, египтяне называли кирпич словом «джебет» или «джебе». Спустя тысячу лет, во времена Нового Царства, оно превратилось в слово «теби». В коптском языке (дальнем потомке древнеегипетского) оно дало «тообе», откуда его позаимствовали арабы – «ат-тууба», а у арабов – испанцы: «адоба». Слово «адоба», «адоб» в русском языке встречается редко, обычно мы говорим по-тюркски «саман» или просто «кирпич-сырец»; однако это слово прочно прописалось во всех западноевропейских языках, вот, пожалуйста:
Или, скажем, слово «эбен», то есть «чёрное дерево» (от него же – эбонит, из которого делают «электрические палочки» для школьных уроков физики). По-древнеегипетски это дерево называлось «хебни», затем – «эбени», древние греки заимствовали это слово в виде «эбенос» («ἔβενος»).
Африканское чёрное дерево очень красивое, исключительно твёрдое, тяжёлое (между прочим, оно тонет в воде!), дорогое и даже, не побоимся этого слова, драгоценное. До сих пор его используют для создания произведений искусства, изготовления музыкальных инструментов, шахматных фигурок, различных сувениров.
А откуда мы это знаем... Дело в том, что древние египтяне были просто фантастическими... бюрократами! Они обожали подробно, до мелочей, документировать всё подряд, да ещё потом и бережно хранить эти документы! Скажем, находят археологи где-нибудь какую-нибудь гробницу. И начинаются трудные, даже мучительные догадки – а чья это гробница? А когда она была построена? А кто её строил и как? А вот для большинства древнеегипетских гробниц «всё наоборот»: внутри самой гробницы чёрным по белому написано (и на стенах, и на папирусах, хранящихся внутри сундуков и сосудов) – и чья это гробница, и кто её строил, и сколько ушло денег на строительство, и сколько лет продолжалась постройка...
И вообще – современный мир во многом именно древнему Египту обязан появлению такой прослойки, как чиновничество. В древнем Египте существовала специфическая каста (не профессия, не специальность – каста) «писцов», то есть государственных чиновников. Это были не крестьяне, не ремесленники, не жрецы и не воины – это были государственные «люди письма», которые наблюдали, контролировали, собирали сведения, составляли отчёты и сводки, принимали результаты работ, «докладывали наверх» и «доводили распоряжения руководства до сведения исполнителей».
Отсюда тысячи (точнее, сотни тысяч) записей, дошедших до наших дней – на сколько локтей и пальцев в каком году разлился Нил, сколько было из какой страны доставлено пленников, сколько сортов хлеба и печенья подавали на пиру, сколько локтей была длиной царская ладья и сколько в ней было гребцов... «Зануды!» – скажете вы. Да, своего рода зануды. Но для историков это древнеегипетское занудство и стремление зафиксировать всё «на бумажке» (на папирусе или в камне) оказалось просто бесценным.
Вам же знакомо, когда весной, перед Пасхой, люди посещают могилы родных и близких, наводят порядок, подкрашивают памятники и оградки? Но ведь никому в голову не придёт составлять об этом отчёт? А вот древним египтянам – приходило! Дескать, «я, писец Хети, на третий год правления фараона Усеркафа привёл в порядок и обновил эту гробницу, где обитает мой пра-пра-прадедушка Птахмос сын Баурджета. Двадцать серебряных дебенов истратил я. Свежих цветов для приношений было куплено мною пять корзин, медового печенья три корзины, на ремонт столько-то извести, столько-то краски, столько-то за работу мастерам, столько-то охранникам».
Самые настоящие маньяки-бюрократы. Хотите смейтесь, хотите нет.
Однако... Есть одна история, которая из этого общего правила выбивается. Выбивается самым неприличным образом! О ней древнеегипетские бюрократы не знают, не пишут, вообще делают вид что её не было. Но она была, это мы теперь знаем точно. Случилась эта история... мы не знаем когда. Учёные называют это время скромно «третий переходный период в истории Египта». На самом деле это время можно назвать «временем величайших катастроф в истории Египта». Началось оно в 1069 году до нашей эры, сразу же после смерти фараона Рамсеса XI, последнего фараона Нового Царства, а закончилось вторжением ассирийцев и завоеванием Египта в 667 году до нашей эры.
Целых 400 лет! Да, именно так.
В то время могущественный Египет стремительно терял международный авторитет, от него отпадали завоёванные земли, казна пустела, наёмная армия то и дело бунтовала, трон фараонов занимали все, кому не лень – и ливийцы (тот же библейский фараон Сусаким, разоритель Иерусалима), и эфиопы, и нубийцы. Страна медленно распадалась на части – и, забегая вперёд, скажем, что восстановиться ей было уже не суждено.
Власть ослабла, преступность процветала, а безнаказанные ограбления могил и гробниц стали самым обычным делом...
Итак, в один непрекрасный день... ну, скажем, 900 года до нашей эры... в западной части древнего города Фивы, в так называемом «Городе Мёртвых», поднялся страшный переполох. Жителей города – рабочих и владельцев мастерских, писцов, скульпторов, бальзамировщиков, камнерезов, плотников, ювелиров – силой выгоняли из домов и переправляли на другой берег реки, вместе с жёнами, детьми и рабами. Из города выгнали даже сторожей и охранников, а на изумлённые вопросы – «но кто же будет охранять священные мумии фараонов?» холодно отвечали – «не ваше дело!».
Было понятно – затевается что-то немыслимое. Весь город оцепила храмовая стража. Храмовая стража в древнем Египте – это своего рода элита, «спецназ», «воины-жрецы», фанатично преданные своим богам.
Спустя несколько дней всем жителям, опять без каких-либо объяснений, было разрешено вернуться к своим делам. Храмовая стража исчезла с улиц так же неожиданно, как и появилась. Все вещи остались на своих местах, ничего не было украдено... Ювелиры, плотники, камнерезы и их жёны судачили на улицах там и тут: «Что это было?», «Что происходило?». Было понятно, что что-то всё-таки происходило, что-то исключительно важное и секретное, но вот что именно – никто не знал. О том, что происходило в эти дни, не было оставлено ни единой строчки, ни даже единой буковки.
Мы уже рассказывали о том, что Западный Город, «Город Мёртвых» был главным местообиталищем для расхитителей гробниц, этакой местной «загробной мафии». Охранники, плотники, медники, художники, бальзамировщики, строители – все они потихоньку промышляли кражей драгоценностей из гробниц фараонов и высших жрецов... «Ну зачем покойнику золотые браслеты и ожерелья, если он и так уже мёртвый? А тут, понимаешь, время неспокойное, цены на ячмень растут, детей в школу собирать надо, осла тоже вот пора нового купить...». Самые догадливые понимали – где-то тут рядом, может, в Долине Царей, или Долине Цариц, или в Дейр-эль-Бахри, или в Мединет-Абу, кого-то хоронили, хоронили кого-то ужасно важного. Настолько важного, что выселили весь город... И никто, даже за самую щедрую взятку, не мог сказать – что же это за потайная гробница и какие там хранятся сокровища? В данной ситуации мафия оказалась и вправду бессильна.
"Долина царей"
Тайна осталась тайной на долгие три тысячи лет. Раскрыл эту тайну невероятно дальний потомок грабителей гробниц фараонов, житель арабской деревни Шейх абд аль-Курна, сам знаменитейший плут, мошенник и расхититель гробниц, которого звали (нет, не Лара Крофт!) Ахмед абд аль-Расул, в 1870 году. Основной работой Ахмеда и его подельников был поиск древних гробниц и похищение оттуда всего ценного – обратите внимание, три тысячи лет прошло, но ничего не поменялось! И вот как-то раз во время очередного «рейда» по засыпанной песком долине Дейр-эль-Бахри, Ахмед наткнулся на запечатанную вертикальную шахту. Ночью грабители разломали вход и спустили своего предводителя на верёвке вниз...
Дейр-эль-Бахри
Ахмед вообще-то был человеком малограмотным, но вот в египтологии, по роду своей деятельности, разбирался не хуже любого музейного хранителя или профессора искусствоведения! Он увидел гробы с мумиями, причём на лбах усопших красовались распустившие капюшон «уаджеты», кобры-уреи, символы царской власти. Ахмед был в камере, буквально набитой бесценными мумиями фараонов!! Он тут же закричал своим подельникам... Угадаете, что он закричал, да? «Я нашёл несметные сокровища»? Ага, ждите... Он закричал «Спасите! Помогите! Здесь злые духи!» – и суеверные крестьяне-разбойники кинулись торопливо вытаскивать своего главаря... Им он торопливо и максимально убедительно рассказал, что внутри чуть не умер от страха, что на него напали привидения, и что ничего ценного там внизу нет.
Этот самый Ахмед абд аль-Расул был самым настоящим пройдохой, как будто сошедшим со страниц уже упомянутых сказок «Тысячи и одной ночи». Чтобы убедить всех, что раскопанная шахта – это обиталище злых духов, он даже тайком ночью притащил и сбросил вниз мёртвого осла. Вонь из шахты должна была убедить всех сомневающихся, что глубоко внизу скрывается иблис, шайтан, ифрит или ещё какая-нибудь нечисть. Ахмед понимал, что сокровища в гробнице поистине бесценны – но понимал и то, что сам он не сможет поднять десятки тяжеленных гробов из глубины... Тогда он принял решение спускаться в шахту «по чуть-чуть и иногда», и тащить оттуда ценности понемножку (ну совсем как Али-Баба из пещеры в сказке, правда?).
Через пару-тройку лет служители службы древностей и учёные из Каирского музея обратили внимание на то, что на чёрном рынке в большом количестве стали появляться редкостные статуэтки, драгоценные сосуды-канопы и уникальные древние папирусы. Скажем, в 1876 году один-единственный папирус – «Книгу Мёртвых» жреца Пинеджема – продали за 400 фунтов стерлингов. Надо понимать, что курс фунта тогда был не современный – на наши сегодняшние деньги это составляет примерно 60 тысяч долларов, или почти 6 миллионов рублей! По редкости и обилию находок археологам стало ясно, что местные грабители обнаружили как минимум несколько гробниц, причём отлично сохранившихся. Началось долгое расследование – потому что и спустя три тысячи лет «мафия города мёртвых» умела великолепно запутывать следы.
Только в 1880 году стало понятно, что все ниточки ведут к дому того самого Ахмеда абд аль-Расула, а также к крупному чиновнику и дипломату Мустафе Ага Айяту, который представлял в Луксоре интересы Англии, Бельгии и (кстати) России. Мустафа Ага Айят пользовался дипломатической неприкосновенностью, и через его руки шла большая часть торговли незаконно раскопанными древностями. Абд аль-Расул и его подельники считали, что под такой «крутой крышей» могут не бояться ничего. Ахмеда, как главного подозреваемого, арестовали, но...
Он отрицал все предъявленные обвинения, несмотря на показания свидетелей. Действия его подпадали под суровые законы Турецкой империи: тайные раскопки, запрещённая торговля папирусами и погребальными статуэтками, вскрытие гробов и продажа предметов искусства, принадлежащих государству. Мы использовали всё: уговоры, угрозы, денежные посулы, но ничего не помогало. Он постоянно говорил о том, что он слуга Мустафы Ага Айята и живёт в его доме...
Так впоследствии писал об этом французский египтолог, главный хранитель Каирского музея Гастон Масперо. Однако тут в дело вмешались турецкие власти. Местный начальник отдела полиции отличался довольно крутым нравом – со словами «плевать я хотел на вашего Мустафу Агу» он отправил Ахмеда в тюрьму, где приказал жестоко выпороть палками. И ещё. И ещё! Несчастного грабителя пытали два месяца – а когда выпустили, тот, озлобленный, отправился к тому самому Мустафе Аге Айяту и потребовал за свои страдания половину вырученных денег, иначе грозился выдать всех властям. Мустафа оказался жадиной и деньги платить отказался – ну что ж, тогда Ахмед свою угрозу исполнил: сам вернулся к властям и рассказал всё, в обмен на полное помилование...
Снова вернёмся на три тысячи лет назад. Что же тогда происходило? Глубокой ночью при свете факелов фиванские жрецы вскрыли в Дейр-эль_Бахри гробницу Пинеджема, жреца бога Амона. При соблюдении строжайшей тайны в эту гробницу из Долины Царей и Долины Цариц (там «всё рядом», кто был в Египте, тот знает) начали переносить... нет, вовсе не золото и драгоценные камни, а мумии фараонов и их жён! Грабителей интересовало золото – однако жрецы были людьми другого сорта. Их больше всего интересовала сохранность божественных мумий египетских царей – и они, одну за другой, опускали мумии в шахту и укладывали рядом друг с другом. Собственные гробницы фараонов опустели – но зато сами мумии всенепременно должны были уцелеть от рук грабителей! В глубочайшей тайне шахта была запечатана. Вопреки обычаям бюрократов-египтян, о произведении такого грандиозного перезахоронения не было оставлено ни одной записи! Тайна должна была сохраниться навсегда. И древние жрецы не ошиблись... ну, почти. Когда в 1881 году учёные (Ахмед абд аль-Расул был их проводником), наконец, спустились в гробницу (она получила официальное обозначение DB-320), их удивлению не было границ:
Всё пространство, сколько видел глаз, было уставлено гробами и всевозможными предметами. Это казалось каким-то волшебным сном. Облокотившись на какой-то гроб, я взглянул на крышку, и увидел имя фараона Сети I, отца Рамсес II. Буквально в нескольких шагах в простом деревянном гробу лежал и сам великий Рамсес II... Здесь лоежал Аменхотеп I, вон там – Яхмес, царица Нефертари, а неподалёку Тутмос I, и его сын Тутмос II, и затем Тутмос III, всего тридцать шесть гробов, в полной сохранности!
В итоге мумии фараонов и их жён были бережно подняты из шахты и отправлены в Каирский музей, где находятся и сейчас. «А что же грабители?» – спросите вы. А грабители остались грабителями! Скажем, через двадцать лет, в 1901 году, была дерзко и мастерски ограблена найденная археологами три года назад гробница фараона Аменхотепа II (KV35) в Долине Царей. Сама мумия была умело взрезана, сброшена на пол и разбита на куски. Но что самое страшное – пропала драгоценная священная ладья фараона, искусно сделанная модель его личного корабля. Обнаруженные следы в итоге привели в дом где жил… Угадайте, кто? Мухаммед абд аль-Расул, родной брат уже известного нам Ахмеда! Вот уж неугомонная семейка, а? Причём священную ладью, несмотря на все старания, так и не нашли. Слишком высокие деньги согласны ценители древностей и тайные коллекционеры платить за подлинные предметы тех далёких времён...
Впрочем, те же самые современные потомки «мафии города мёртвых» не брезгуют и иными ремёслами (даже в XXI веке!). Скажем, подделкой древних произведений искусства. Египет – популярнейшее туристическое направление, и каждый год простодушные туристы везут оттуда тысячи статуэток, амулетов, папирусов и других артефактов, якобы «времён XIX династии» и даже «из самой гробницы фараона Хеопса». Как-то раз один британский лётчик обратился в Каирский музей с просьбой определить подлинность статуэтки, купленной за 40 фунтов стерлингов в лавке древностей в Луксоре. Со смехом археологи объяснили лётчику, что на всём земном шаре не осталось ни одной статуэтки Амарнского периода такой чудесной сохранности, а если бы такая и существовала, то цена её была бы просто невообразимой.
А был и другой случай. Один богатый европеец, археолог-любитель, приехав в Египет, получил разрешение, нанял местных рабочих-арабов, выбрал участок и начал раскопки. Платил он работникам щедро, никого не обижал, однако участок оказался выбран неудачно – за несколько месяцев раскопок ничего ценного так и не было найдено. «Мафиози города мёртвых» и здесь оказались на высоте – они сообразили, что рано или поздно «добрый саид» разочаруется, плюнет и уедет, а они останутся без хорошего приработка. «Саид» обязательно должен найти хоть что-нибудь! И что вы думаете? Буквально через пару дней археолог неожиданно натыкается в песке на изумительной работы статуэтку XVIII династии! Европеец буквально танцевал от счастья, а рабочие-арабы с неподдельным восторгом аплодировали и радостно кричали. Подсунутая археологу подделка была настолько совершенной, что эксперты сумели доказать её современность только спустя несколько лет...
«Всё боится времени, но время боится пирамид» – говорит арабская поговорка. Как видите, не только пирамид – потому что «гробничная мафия», существовавшая ещё многие тысячи лет назад, и сегодня благополучно живёт и здравствует!
В сборнике арабских сказок «Тысяча и одна ночь» под номером триста девяносто восемь прекрасная Шахеразада рассказывает царю Шахрияру сказку, которая называется «Аль-Мамун и пирамиды»... (Читать дальше)